Что он ещё задумал? Я же его сейчас изничтожу?
— Баля и Родин, прекратить! Ко мне, оба! — спешил к нам инструктор Алексея. Больше я не поворачивал головы и смотрел на своего противника.
— Серый спокойно! Отойди! — послышалось сзади.
— Дешёвка она, — сказал Баля, разрывая на несколько частей фотографию прямо у меня на глазах и бросив мне в лицо. — Она проститутка и шала...
Я не дал ему договорить и дважды мощно врезал кулаком в лицо. На ногах он не устоял, и рухнул на бетон. Сев на него сверху, я вколотил ещё несколько ударов, но желаемое количество мне не дали нанести. Кто-то вцепился в мою руку, и потащил назад.
— Родин, отставить! Под арест пойдёшь! А затем и вылетишь у меня с училища, — орал Швабрин, стоявший надо мной, пока меня держали, уложив на бетон. Извернувшись, я снова вскочил и направился к этому ничтожеству по фамилии Баля, чьё лицо уже изрядно кровоточило.
— Серый, отчислят же, — запрыгнул на меня Артём, пытаясь повалить.
— Отстань! — рыкнул я и шёл на Баля с верхом сидящим на мне Артёме.
— Серёга, брось! — встал передо мной Костян. — На меня смотри и успокойся!
Во мне было столько ярости и гнева по отношению к этому «недоразумению», ползущего по бетонным плитам, с разбитой рожей.
— Я на тебя рапорт напишу, Родин, — сказал Швабрин. — За что ты его ударил?
— Просто так ударил, товарищ старший лейтенант! С ума сошёл! — вопил Баля. — Я сам на него рапорт напи...
— Отставить, Баля! — крикнул на него один из инструкторов, прибежавший разнимать. — Что-то про девочку сказал, Федорович.
— И фото порвал её. Вон, смотрите обрывки, — показывал горсть маленьких кусочков фотобумаги тот самый техник-срочник.
— Это не повод! — рыкнул Швабрин. — Я напишу Родин, как было. Теперь тебя уже ничего не спасёт. Марш в казарму! Я доложу Реброву об инциденте.
— Так точно, товарищ старший лейтенант. Пишите что хотите, — сказал я и направился в сторону казармы.
— Серый! — кричал мне Макс, догоняя меня в районе отбойника. — Я с тобой.
— Он её оскорбил и порвал подарок на моих глазах, — продолжал я повторять снова и снова, пока не умылся холодной водой в умывальнике.
К вечеру пришёл в расположение Нестеров. Я по-прежнему находился в отрешённом от реальности состоянии. Однако, начало приходить осознание, что я вновь совершил ту же ошибку, что и в прошлой жизни.
— Видимо, карма у тебя такая, Сергей, — сказал Нестеров, пытаясь меня подбодрить. — Я... извини. У меня нет возможности тебе помочь, поскольку там уже вся линия от Швабрина до замполита училища в курсе.
— А Борщёв остался за начальника, пока Крутов в отпуске, верно? — спросил я.
— Ты понял, что тебе грозит? — сказал Нестеров.
— Сколько дадут гауптвахты? — спросил я.
— Не будет её. Завтра учёный совет по поводу твоего отчисления.
Глава 15
Как я понял, со мной решили не церемониться. Тут можно сказать, что всё видно на лице у Баля. Весь его диагноз я не знал, но в казарме он не появился вчера. Положили в лазарет.
Сначала первым со мной беседовал Ребров в своём кабинете.
— Родин, тебе лавры Бориса Лагутина не дают покоя? — спросил у меня комэска, когда мы с Нестеровым стояли перед его столом. — Тот дважды на Олимпиадах всех отметелил и ты в ту же степь?
Конечно, перед этим у него был длинный монолог по поводу своего личного отношения к инциденту и к нам с Николаевичем.
— Командир, может, есть возможность что-то сделать? Давай Доброва найдём. Он вытащит парня...
— Николаич, хорош! Где я тебе Палыча найду? — прервал его Ребров и закурил свой «Союз-Аполлон». — Сейчас к Граблину пойдём. Может получится что-то решить, но ты же его знаешь? У вас с ним..., — начал говорить комэска, но прервался, взглянув на меня.
— Товарищ командир, о конфликте Петра Николаевича и подполковника Граблина знают все. В нашей группе так точно известно всё и вероятная причина тоже, — сказал я.
Действительно, чё уже играть из себя сейчас подростка. Пускай уже говорит Ребров и при мне.
— Как бабы-сплетницы! А чё ещё знаете? — спросил Ребров.
— И про Швабру, и про Граблю, и про их родство с Борщёвым. Не маленький я уже, товарищ командир. Не будем время тянуть, и пойдём уже к заместителю командира...
— Он за командира полка сейчас, — поправил меня Ребров, затушив в пепельнице сигарету. — Ладно, смело будем играть! Пошли...
Наш смелый был порыв прерван звонком телефона. Комэска, судя по задумчивому виду, сомневался брать или не брать трубку.
— Да, я слушаю. Да, Дмитрий Саныч. Прямо туда? Уже? Я бы попросил... Всё понимаю, но если можно как-то... Есть! Есть, заниматься с личным составом! — закончил Ребров свой телефонный разговор и положил трубку.
— Дима Граблин? Сразу в училище побежал, чтобы не успели Доброва найти? — спросил Нестеров и подошёл к столу Реброва. — Дайте сигаретку, командир.
— Кури, прям здесь, — сказал Ребров и протянул открытую пачку Нестерову. — И ты бери, — зарычал на меня комэска.
— Я не курю...
— Сказал, кури! — бросил мне пачку Ребров. Я открыл её и обнаружил в ней две сигареты. — Одну сейчас, а вторую потом.
— Перед смертью не надышишься, товарищ подполковник, — сказал я, принимая коробок спичек от Нестерова. Непривыкший к никотину организм сразу стал отторгать табачный дым. Я зашёлся кашлем с первой же затяжки.
— Тоже мне, нашёлся предрекатель! Двигайте в училище, только пусть переоденется в парадку, — сказал Ребров и пожал мне руку. — Не знаю, насколько дорога тебе эта девушка, из-за которой ты можешь вылететь, но, надеюсь, оно того стоило. Держись там!
— Спасибо, Гелий Вольфрамович, — сказал я, и комэску аж перекосило, когда он услышал своё имя и отчество. Не любил он, когда его так называли. Родители, видно, у него были фанатами химии.
Перед входом в аудиторию, где уже шло обсуждение, нас с Нестеровым встретил мой взводный, капитан Витов. Он тоже был поражён тем, что так быстро решили собраться начальники по этому делу.
— Это ещё пока не учёный совет, но что