Ушел домой и Дхармадатта, и был он полон думами о Маданасене и, упав на ложе, корчился и извивался, словно мучимый ударами лунных лучей. Настойчиво расспрашивали его друзья и родственники, но ничего не отвечал он, мучающийся в тисках Смары. С трудом уснул он ночью, но и во сне видел он ее и ласкал ее, и чего-чего только не жаждал он совершить. Поутру, проснувшись, поспешил он к ней и нашел ее в том же саду в одиночестве, ожидающую своих подруг. Приблизился он к ней, и, жаждущий обнять ее, стал молить нежными и ласковыми речами, и упал к ее ногам.
«Девушка я и сговорена с другим — обещана я отцом моим купцу Самудрадатте, и через несколько дней будет моя свадьба. Так что уходи потихоньку, не то, если кто-нибудь увидит, как бы не было худа!» — попросила она его. А Дхармадатта, только о ней помышляющий, и говорит ей: «Коли так, не жить мне без тебя!» Купеческая же дочь от этих слов встревожилась, как бы силой он ее не взял, и пообещала ему: «Пусть состоится моя свадьба, и пусть отец пожнет давно желаемый плод выдачи дочери замуж, а после этого я, любовью твоей покоренная, приду к тебе».
Выслушал он все это и возразил ей: «Не желанна мне возлюбленная, побывавшая до меня в объятиях другого! Что за радость пчеле от цветка, если выпит уже сладостный сок другим?» Ответила она ему: «Как только свадебный обряд совершится, к тебе я поспешу, а к мужу пойду потом!» Но хоть и убеждала она его так, но не было у него веры, и заставил он ее клятвой скрепить истинность ее слов. Только тогда отпустил он ее, и она удалилась к себе в дом.
Когда настал предназначенный для свадьбы день и был совершен счастливый обряд, отвели ее в дом мужа, и провела она там весь день, и когда ночью осталась наедине с мужем в спальне, то хоть и села к нему на ложе, но не поддалась ему и не хотела его объятий, а когда стал он настаивать, залилась слезами, и он подумал: «Не желает она меня» — и сказал ей: «Если ты, красавица, не желаешь меня, то что за радость мне будет? Кто тебе мил, к тому и ступай!» А она, понурив голову, тихо проговорила: «Ты мне дороже жизни, но слушай, любимый, что я тебе скажу. Будь спокоен и обещай, что не надо мне будет бояться, поклянись, что не накажешь меня, и я расскажу тебе обо всем». Так ей, говорившей нехотя, дал супруг обещание, и она со стыдом, с горечью и со страхом рассказала ему: «Однажды, когда была я одна в саду, увидел меня один юноша, друг моего брата Дхармадатты, и сразил его бог любви. Стремилась я с помощью всяких слов помешать ему не дать моему отцу насладиться плодом выдачи дочери замуж. Опасаясь, как бы не взял он меня силой, пообещала я ему, что сначала к нему приду. Согласись, господин мой, чтобы не нарушила я обещания и чтобы слово мое оказалось правдивым. Пойду я к нему и тотчас же вернусь к тебе. Если не смогу я так поступить, то нарушу я обет правдивости, с детства строго мной соблюдаемый».
Словно ударом молнии убитый ее словами, Самудрадатта, связанный ее стремлением остаться правдивой, мгновенно подумал: «Увы! Увлечена она другим, так пусть побыстрей уходит! Что ж нарушать мне ее правдивость? Что мне женитьба на ней?» И, поразмыслив так, разрешил он ей идти куда хочет. Поднялась она и вышла из дома своего мужа, а в это время взошла на вершину горы Восхода, словно на крышу дворца Индры, лучистая луна, словно улыбающаяся дева Востока. Мрак уже заключил в свои объятия любимые им цветы на склонах горы, а сидевшие на них пчелы перелетели на другие лотосы. Тут, увидав Маданасену, в одиночестве спешившую по улице во мраке ночи, какой-то вор задержал ее за полу одежды и спросил: «Кто ты и куда идешь?» А она перепугалась и попросила его: «Зачем я тебе? Отпусти, спешу я по делу!» Тогда ответил он ей: «Как это от меня, от вора, ты избавишься?» Она же ему на это: «Вот возьми мои украшения!» Засмеялся он: «Нет, почтенная, что мне в них? Зачем мне отпускать тебя, истинное украшение мира, лицо которой подобно лунному камню, волосы— черному агату, талия — алмазу, тело — золотому слитку, стройные ноги — прелестным, усыпанным рубинами колоннам?»
Когда заявил ей так вор, ничего не оставалось купеческой дочери, как поведать ему всю свою историю. А потом попросила она его: «Отпусти меня хоть ненадолго, чтоб остаться мне правдивой. Жди меня здесь, и я быстро вернусь к тебе. Не обману я тебя. Вот тебе мое слово!» Выслушал ее вор, решил, что верна она слову, и отпустил ее, а сам остался на этом же месте в ожидании ее возвращения.
Она же поспешила к купцу Дхармадатте, а тот хоть и желал ее страстно, но, видя, что пришла она одна и стоит перед ним, и расспросив ее о том, что с ней было, подумал и промолвил: «Что ж, рад я, что ты своему слову верна. Но что мне в чужой жене? Пока тебя никто не видит, ступай, как пришла». Отпустил он ее, а она, сказав: «Так тому и быть!» — поспешила к вору, ожидавшему ее на дороге. «Расскажи мне, — попросил он, — что было с тобой, когда ты от меня ушла?» И она поведала ему, как отпустил ее купец. Сказал ей вор: «Уж если он тебя отпустил, то и я так же поступлю. Верна ты слову своему, ступай домой со всеми своими украшениями!» Отпустил Он ее и пошел за ней следом, оберегая, а она поспешила домой к мужу, радуясь тому, что не пришлось ей нарушить добродетель. Тайком проникла она, добродетельная, в дом, а он, увидев ее, стал расспрашивать, и рассказала Маданасена ему все в подробностях. Он же, поняв, что осталась она верна слову и что чести не нарушила, сохранил невозмутимое выражение лица, а сам от чистого сердца восхвалил жену, и стал Самудрадатта счастливо жить с ней.
Поведал царю эту историю на кладбище ветала и снова говорит Тривикрамасене: «Скажи мне, повелитель людей, кто из них истинно благороден — вор или купцы? Если знаешь, да не скажешь, разлетится твоя голова на сто кусков!»
Выслушав это, снова нарушил молчание царь и ответил ветале: «Конечно же, вор, а не оба купца. Муж, правда, разрешил ей, такой красавице и к тому же только что выданной за него, уйти. Но как может благородный человек держать жену, привязанную к другому? Тот, другой, отпустил ее из-за опасения, что муж, зная, что случилось, на следующее же утро расскажет все царю. К тому же страсть его от времени ослабела. Но вор, действующий под покровом ночи, отчаянный, для которого злодейство — ремесло, заполучивший эту драгоценность в образе женщины, отпускает ее — вот воистину благородный человек!»
Мгновенно соскочил с его плеча покойник с веталой и тотчас же оказался на своем месте, а раджа с нисколько не ослабшим упорством снова пошел за ним, как прежде, чтобы принести туда, куда было условлено.
Волна восемнадцатая
Снова вернулся царь Тривикрамасена к дереву шиншапа и, взяв труп с веталой, пошел выполнять обещанное. Но как только он двинулся, опять заговорил ветала, сидя на царском плече: «Расскажу я тебе, царь, одну любопытную историю, а ты слушай
о трех нежных царицах
В давние времена правил в Удджайини раджа Дхармадхваджа, и было у него три жены, весьма любимые и желанные, и все они были из царского рода. Имя одной из них было Индулекха, другой — Таравали, а третьей — Мриганкавати. Все три обладали ни с чем не сравнимыми достоинствами, и счастливо жил с ними раджа, одолевший всех своих врагов.
Однажды, когда наступил праздник весны, пошел он со своими возлюбленными в сад развлечься. И когда смотрел он на лианы, отягченные цветами, казались те лианы похожими по очертанию на лук Бестелесного[153], а вереницы пчел напоминали тетиву, сплетенную для того Весной. И слушал он при этом раздававшиеся среди деревьев голоса кокилей[154], подобные повелению Рожденного в душе наслаждаться единственно радостью любви. Раджа, подобный Индре, угощал своих жен хмельным питьем, которое воистину дает жизнь Кандарпе, богу любви. Радже особенно приятно было пить те напитки, которые были испробованы его возлюбленными, облагородившими их благоуханием своего дыхания и подкрасивших краской со своих губ.
Когда потянулась игриво к волосам раджи Индулекха, у нее из-за уха упал на ее бедро лотос, и от него тотчас же образовалась рана, и царица вскрикнула: «Ах! Ах!» — и упала без памяти. И раджа, и свита встревожились и кинулись обмахивать ее, опрыскивать водой — и привели в чувство. А вернувшись в столицу, послал раджа к ней врачевателей, и те наложили на рану целебную повязку и исцелили ее с помощью разных чудесных снадобий.
Вечером же, убедившись, что она поправляется, поднялся раджа со второй женой Таравали на крышу дворца, и, только та уснула в его объятиях, упали на ее тело, когда ветерок откинул ее одежды, пробравшиеся сквозь решетку лучи луны. Тотчас же проснулась она с криком: «Ой, горю я!». В тот же миг, обеспокоенный, проснулся раджа и воскликнул: «Что это?» И увидел он, что на теле ее появились волдыри, как от ожога. Спросил он ее, и прошептала в ответ царица Таравали: «Это у меня оттого, что лучи месяца упали на мое обнаженное тело». При этих словах разрыдалась она, а он, обеспокоенный, позвал слуг, и те в тревоге сбежались отовсюду. Повелел он им, чтобы изготовили для нее ложе из лотосовых волокон и смазали тело ее сандаловой мазью.