Вернулся цирюльник. Он улыбнулся Ади — толи не узнал, то ли сделал вид, что не узнал:
— Вам тоже подстричься?
— Рекомендую… — встрял я
— Нет, спасибо… — ответил Ади, тихонько смеясь. Я тоже улыбнулся.
Цирюльник быстро закончил свое дело, я расплатился, и мы пошли на постоялый двор. Дорога была недалекой, но шла через центр города — люди расступались перед нами. Я подумал, что сегодня к моей дурной славе прибавится еще одна строчка. Я привязался к этому городу — не зажимал подать, даже жертвовал какую-то мелочь. Последнее время подумывал основать кадетскую школу, разумеется, вскладчину с кем-то. Но все равно —, в городе меня не праздновали. И здесь я был чужим. Впрочем, я и не навязывался.
Рядом со мной Ади пробыл недолго — ему не терпелось пуститься в путь. Он повторил место встречи и потребовал коня.
Перед тем двинуться, Ади все тщательно проверил — подковы, затяжку ремней. Я с Таденом стояли молча чуть в стороне. Лишь сидя в седле, Ади прервал молчание:
— Знаешь, я понял, кого мы вчера встретили…
Я не сразу понял, о чем он. Ади пришлось пояснять:
— Ну, подумай сам, что делать ребенку на кладбище. Та девочка — это смерть…
— Смерть?
— Смерть — а кто еще. Ты думал, что она курносая бабулька с косой? Она пришла за одним из нас, а мы ее не узнали. Потому что слишком долго замещали ее и даже забыли о ней. Но странно — не приди она, кто-то из нас достал бы другого. Она спасла нас. Мы с тобой — люди, которые дружны со смертью.
Я не ответил, он же ответа и не ждал. Ади ударил по бокам коня и поскакал. Я смотрел ему вслед и подумал, что с такой скоростью тот долго не выдержит. Надо было дать ему кобылу — они не такие быстрые, но гораздо выносливей…
Таден подошел со спины:
— Еще приказы будут?
— Нет…
Я осмотрелся по сторонам. Вечерело.
— А, впрочем, да… Приготовь факела на крышу…
-
Когда я поднялся на крышу, уже давно стемнело. Факела лежали у входа. Я зажег их заклинанием и расставил по углам крыши. Затем разделся, разбежался и рухнул с крыши. Поверхность полетела в меня, набирая скорость. Я раскинул руки, будто пытаясь обнять землю. Но руки становились все короче, все шире, обрастая перьями. Мгновение — и у меня уже не было рук. Но были крылья…
Выровнялся у самой земли и полетел в ровном туннеле улиц. Затем все выше и выше, туда, где звезды. Воздух был просто чарующий. Крепкий, твердо ложащийся под крыло. Он пьянил, я ловил в нем сотни ароматов — далекого моря, яблочных садов в предместье, лесов…
На земле царила ночь, но казалось, из-под горизонта еще бил свет. Луна карабкалась в вышину, горели звезды. Они отражались на воде, обозначая мне русла рек, озер. Часто набежавшая волна топила звезду, но она всплывала, перемигиваясь со своим оригиналом.
Горели и огни человеческих жилищ. Чтоб не дразнить ночь, их прятали за ставнями, но свет проникал сквозь щели. Я видел его со стороны — не сам свет, а его следы: ровные лучи.
Ниже меня тяжело прошел филин. По небу непонятный чертеж рисовали летучие мыши — гениальные летуны. Может ли кто сравниться с ними в искусстве полета? Наверное, только ласточки. Вираж, переворот на крыло, камнем вниз, стрелой вверх…
Внизу козодои славили ночь. Что ж, отдадим ей должное: многим в ней было уютно.
Я поднялся так высоко, что становилось холодно — здесь дул настоящий ветер. Сильный, разогнавшийся на просторах океана. Я шел на него — он отбрасывал меня назад — и вверх!
Город уже был далеко внизу, я видел предместья и деревни вокруг города. В них люди ложились спать раньше, нежели в городе. И на фоне золотых полей, которые были светлыми даже ночью, они выглядели темными пятнами.
Я сложил крылья и рухнул камнем. Разогнался в падении, вышел из пикирования почти над крышей и стрелой понесся над лесом. Скорость была такая большая, что мне не приходилось махать крыльями. Набегающий воздух сжал перья в тугой кокон, он пытался вывернуть мне крылья. Я внутренне улыбался — ведь птицы не могут улыбаться. Если я столкнусь с чем-то, не удержу направление, врежусь в дорогу, в землю, то погибну. Такая скорость не давала шансов на выживание. Мне было бы забавно думать, что, возможно, завтра кто-то на дороге найдет птицу с вывихнутым крылом и свернутой шеей. И никто не будет знать, что это я. Или же после смерти чары рассеются, и я обрету человеческий облик?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я летал уже лет двадцать, но никто не мог объяснить природу магии, что держала меня в воздухе.
Мне пришлось сделать несколько взмахов — я приближался к городу. Пройденный много раз туда и обратно, его план был в моей голове. Но сегодня я был вне плоскости моих пеших прогулок.
Вот я заметил четыре огня. Они были выше остальных, светили ярко. Они указывали мне путь назад. И я часто замахал крыльями, гася скорость.
Когда я приземлился, факелы уже догорали в своих подставках. И на крыше был кроме меня, был еще один человек:
— Не спится, Таден?
— Не спится, командир.
Он вышел из тени. Вопреки своему обещанию напиться, он был трезв:
— Ты ведь маг…
Я кивнул и начал одеваться:
— Довольно посредственный…
— Но ведь мог бы и выучиться. А стал солдатом… Почему?
— Сочли, что мой дар слишком неклассический. И это к лучшему. Я рассказывал, как на моих глазах однажды вырезали уйму магов. Только потому, что их дар куда-то делся?.. А я еще ни разу не видел, чтобы куда-то исчезла сабля…
— Знаешь, Дже… Я тебе завидую… Я еще летаю во сне, и было бы здорово вот так полетать наяву.
— Летаешь? Как? Как я?.
— Нет, когда я вспоминаю, что умею летать, я просто отталкиваюсь ногами от земли и лечу в небо…
Я пожал плечами:
— Походит на ведьмовской полет. Только они там летают голяком и всякой дрянью натираются.
— Ну, у меня без этого. Только может, объяснишь одну вещь — как летун летуну? Если я к чему-то прикасаюсь в полете, я падаю. И чем старше становлюсь, тем тяжелей летать. Иногда это не полет, а просто очень длинные прыжки. Почему?
— Это просто. Когда мы взрослеем, мы обрастаем вещами, их не взять в небо. Конь, любимая сабля, сбруя за которую отдал не помню сколько. Они тянут сильней чем какой камень тянет — не самый хитрый скарб, но будь его поболее — мы бы и с места не сдвинулись. Одно дело носить все в себе — иное таскать на своем горбу.
— И что ты предлагаешь? Раздать все нищим?
— Нищим надлежит быть нищими. Их твои деньги богатыми не сделают. А вот, порой, надо забыть, что у тебя все это есть. Ладно, пошли спать, Хайдер… Желаю тебе этой ночью тоже отправиться в полет…
В путь…
Но ни я, ни он не пошли в кровать. Я вернулся в свой кабинет, а Хайдер спустился в обеденный зал — очевидно, погода для него была нелетная. Я вспомнил историю про вампира, который боялся высоты и тихонько засмеялся.
Я шел и думал…
Когда мы были молоды — настолько молоды, что даже не удосуживались пересчитывать прожитые годы, то думали, что пренепременно восславимся. Станем сильными и могущественными — иной расклад для нас казался просто невозможным. Что мир будет принадлежать нам, что мы будем владеть замками и умами людей.
Но случилось иначе.
Случилось не вдруг. Жизнь начала нас поколачивать. Мы стали обрастать шишками, у нас появились места, где нам лучше не показываться.
И вот в один прекрасный момент — когда ты носишься по миру, и тебя сравнивают с верным признаком беды и чумы — кометой. Когда раздаешь налево и направо приказы — обнажить оружие, освободить помещение. Тогда… Тогда ткань времени и пространства просто рвется под твоими ногами.
Но что-то случается в этой круговерти, полет сбивается, и когда находишь время посидеть у тихой реки, ты понимаешь одну вещь. Этот мир действительно стал принадлежать тебе и таким как ты — тем, кто не оступился, не упал. А если и упал — нашел силы подняться и идти дальше…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
И когда тебе кажется, что все идет по кругу — пусть тебя это не обманывает. Линия замкнется в кольцо, кольцо превратиться в колесо. И покатится по жизни — только поспевай за ним.