Произошло это, как и следовало ожидать в фантастическом сообществе, фантастически просто и неожиданно.
Когда в 1935 году молодой Каттнер завязал переписку с Лавкрафтом, Кэтрин Мур уже не первый год состояла у того в корреспондентах. Постоянный читатель журнала, Каттнер, разумеется, был хорошо знаком и с ее творчеством, высоко ценя его, и лишь природная робость не позволяла ему написать восхищенное письмо «мистеру Муру». А тут как раз подвернулся редкий шанс: сам Лавкрафт попросил молодого фэна переслать несколько своих книг в Лос-Анджелес «К. Л. Муру», и Каттнер, тогда временно проживавший в Нью-Йорке, воспользовался этой возможностью. Легко представить себе изумление молодого человека, когда он получил ответ за подписью Кэтрин Мур!
Два «лавкрафтнутых» фэна начали переписываться, и за два последующих года очно встретились-то, наверное, всего несколько раз — в Лос-Анджелесе и в Индианаполисе. Однако большего им, собратьям по увлечению, и не требовалось. Закончился этот роман в письмах их женитьбой в Нью-Йорке в июне 1940 года.
Что даже для близких друзей обоих оказалось, мягко сказать, неожиданностью.
Кэтрин Мур, повторяю, считалась красавицей — а кроме того, была уже писателем с именем (пусть и мистифицирующим до поры читателей). Что касается ее нового друга и соавтора, то застенчивый, худой и совсем не атлетический брюнет с усиками, еще не состоявшийся как писатель и вообще никакой не победитель по натуре, Каттнер менее всего должен был ассоциироваться у девушки с ее героем — Нортвестом Смитом.
Тем не менее Мур, как женщина сообразительная и практичная (порукой тому — ее карьера в индианаполисском банке), уже пришла к выводу, что «нет ничего скучнее, чем выйти замуж за Нортвеста Смита. А Генри Каттнер, как показывало его собственное творчество и о чем свидетельствовали отзывы знавших его людей, был человеком удивительно изобретательным, восприимчивым, обладал свежим взглядом на все вокруг и очень, очень остроумным. Я думаю, все мы ценили его в основном За его уникальное чувство юмора. Но в то же время в нем ощущалась такая внутренняя сила и самодисциплина, которые я редко встречала в мужчинах. И за которые я особенно благодарна Генри, потому что в ряде случаев он меня крепко выручил. В этом, а не внешним сходством, он напоминал мне Нортвеста Смита».
Сняв себе скромную квартирку в пригороде Нью-Йорка, молодожены прожили на восточном побережье еще год. А потом Соединенные Штаты официально вступили во вторую мировую войну — случилось это сразу же после трагедии в Пирл-Харборе,— и Каттнер был призван в армию. Всю войну он провел санитаром в военном госпитале в Форт-Монмуте (штат Нью-Джерси); как ни горько это звучит, но от возможной смерти на фронте его спасло то, что убило спустя 13 лет,— слабое сердце.
Когда болезнь дала себя знать, супруги переселились поближе к Лос-Анджелесу, в щадящий климат курортного местечка под исчерпывающим названием Лагуна-Бич[4]. В начале 1950-х Каттнер, пользуясь привилегиями участника войны, поступил без экзаменов в лос-анджелесский Университет Южной Калифорнии и, проучившись там три с половиной года, уже начал работу над дипломом, как тут его и настиг фатальный инфаркт.
Случилось это 4 февраля 1958 года. Смерть забрала писателя, несколько месяцев не дожившего до своего 44-летия, из только что купленного нового дома, расположенного, наверное, в самом мирном и симпатичном районе Большого Лос-Анджелеса — Санта-Монике.
Его преждевременный уход из жизни поверг в траур мир американской научной фантастики. При жизни Генри Каттнер не отличался общительностью, был личностью во всех отношениях зажатой и погруженной в себя. Однако, по воспоминаниям многих — в их числе Брэдбери, Блох, Старджон,— не было в лос-анджелесском фантастическом кружке человека более приятного и дружелюбного. В опубликованном некрологе Теодор Старджон сказал просто и искренне: «Я никогда не слышал ни единого плохого слова, сказанного в адрес Генри. Никогда не ощущал даже легкого дуновения зла, идущего от него. Никогда не встречал другого такого человека, утрату которого ощущал бы столь остро — при том, что мы вовсе не были близко знакомы. Он не должен был умирать».
Как бы то ни было, дуэт Каттнер — Мур трагическим образом распался.
Вдова писателя, закончившая тот же университет с отличием еще в 1956 году, попробовала себя в научной карьере: защитила диссертацию по филологии и недолгое время проработала преподавателем в своей альма-матер. Преподавала она литературу и литературное творчество (есть такие странные курсы в американских университетах, где учат «на писателей»!), и многие учившиеся у профессора Мур студенты, вероятно, не знали, что основы писательского ремесла им читает одна из самых ярких писательниц американской научной фантастики середины XX века. Ветеран и живая легенда «золотого века» этой литературы...
Позже Кэтрин Мур еще раз вышла замуж, после чего прекратила писать фантастику совсем, переключившись на сценарии для телесериалов. Однако мир фантастики ее не забыл, и под конец жизни, в 1981 году, Мур была удостоена Всемирной премии фэнтези, присужденной за общий вклад в развитие жанра.
А спустя семь лет она отправилась вслед за первым мужем и соавтором туда, где никакие лавры значения уже не имеют.
Совместное творчество Мур и Каттнера началось, как уже говорилось, незадолго до начала войны. И, как только молодые соавторы поженились, их творческие энергии словно слились в одну критическую массу, после чего последовал взрыв!
Для знававших их по отдельности читателей фантастики признанная дама и подававший надежды король из колоды бесследно исчезли. Зато посыпались невесть откуда взявшиеся два десятка «джокеров» — и вот эти-то оказались совершенно неотразимы.
Ни один из известных нам в переводах юмористических рассказов Каттнера под его именем при жизни писателя не выходил. А многие серьезные — то же «Лучшее время года» (1946) — им даже не были написаны. Зато теперь вся продукция, подписанная многочисленными «мужскими» псевдонимами, представляла собой плод коллективного творчества супругов[5]. Причины подобной дискриминации по признаку пола (считанные совместные рассказы вышли под именем одного Каттнера) очевидны: к авторам-женщинам читатель научной фантастики привыкнет еще не скоро.
Сэм Московиц вспоминал: «Представьте себе, что кто-то из авторов, которых вы числили в третьеразрядных, вдруг заявит, что им и никем иным написаны многие превосходные вещи Теодора Старджона или Клиффорда Саймака. И попутно с легким смущением признается, что и ряд произведений Марка Клифтона, Кордвайнера Смита, Кристофера Энвила и других — тоже все его! Приблизительно ту же реакцию вызвало публичное признание Генри Каттнера в том, что Лоуренс О’Доннелл и Льюис Пэджетт — это он, Каттнер; а кроме того — еще и Кит Хэммонд, Келвин Кент, Пол Эдмондс и ряд других — все авторы с устойчивой репутацией и именем!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});