О докторе Келли я узнала из вечернего выпуска новостей, почти сразу после того, как мы с Элисон приехали в Беверли. Дедушка привез нас на машине из Лидса, где мы, едва не плача, будто предчувствуя беду, попрощались с нашими матерями: они улетали в отпуск вечерним рейсом. В доме бабушки и дедушки мы с Элисон первым делом поднялись в комнату, обжитую мною в прежние посещения; иногда я спала там одна, иногда с братом. Сумки мы распаковали минуты за две, и Элисон вышла в сад. Немного погодя спустилась и я, чтобы последовать за ней, но по пути заглянула в гостиную к дедушке с бабушкой — в этот момент новость меня и настигла. Старики вперились в экран телевизора — прежде, застав взрослых в такой позе, я тихонько уходила прочь, но на этот раз что-то вынудило меня прислушаться. Я шагнула в гостиную, села на диван рядом с бабушкой, она словно не заметила моего появления. Телерепортер говорил исполненным значительности голосом на фоне сделанных с вертолета снимков густо-зеленого леса английской глубинки. Атмосфера, что в комнате, что в телевизоре, была непривычной, раньше я в такую не попадала (или не чувствовала ее), — накаленной, выжидательной, сгустившейся от шока и дурных предчувствий. Молча я сидела и смотрела, толком не понимая, что происходит, но одно по крайней мере усвоила: погиб человек, профессор из Оксфордшира, каким-то образом связанный с Ираком и оружием, и его смерть всех очень огорчила и взволновала.
Когда репортер закончил, дедушка обернулся к бабушке:
— Ну что, так-то вот, да? Теперь у него руки в крови.
Бабушка не ответила. Поднялась с дивана — медленно, с усилием — и поплелась на кухню. Я направилась за ней.
— Что это значит? — спросила я.
Бабушка шарила в шкафчике.
— Ты о чем, голубушка?
— О том, что дедушка сказал. Что он имел в виду?
Ба цокнула языком, не прерывая поисков:
— Ой, да не слушай ты его. Ему бы только поумничать.
Ответ меня не слишком удовлетворил, но не успела я попросить бабушку выразиться поопределеннее, как на кухню ворвался дедушка с попреками:
— И почему ты не сказала, что накрываешь к чаю? Мы же договорились, что чаем займусь я. Иначе эти девчонки тебя вымотают.
Ба развернулась к нему всем телом:
— Сколько тебе повторять? Я не устала.
— Все равно, — упорствовал дедушка, — тебе нужно побольше отдыхать. Дай я накрою на стол.
Оставив их препираться, я вышла в сад и позвала Элисон, а потом мы сидели вчетвером за кухонным столом, поедая поджаренный хлеб с сардинами и помидорами. Дедушка был не в духе и больше помалкивал. А я все думала о новостях, о мертвом докторе, которого нашли сидящим под деревом где-то в Оксфордшире. И о словах дедушки насчет неведомого мне человека с руками в крови. Все это было очень таинственно и тревожно. Так что беседу за столом поддерживали только бабушка и Элисон. Ба спросила, что она собирается делать, пока гостит здесь, и Элисон ответила, мол, да что угодно и вообще каких-то особых планов у нее нет.
— Надеюсь, тебе не покажется, что у нас здесь слишком тихо, — сказала бабушка. — Ты ведь не в большом городе, сама понимаешь.
Под «большим городом» она подразумевала Лидс — по ее представлениям, переполненный людьми, грохочущий мегаполис, хотя район, где жили мы с Элисон, был совсем не таким.
Чуть позже, когда мы выбежали в сад, Элисон спросила:
— А что ты собираешься делать здесь целую неделю? Без обид, но твои бабушка с дедушкой, они как бы слегка… старые.
— Не знаю, — пожала я плечами. — Придумаем что-нибудь. Тут рядом вересковая пустошь, и лес, и деревья разные. (У Эллис этот набор восторга не вызвал.) — Ну-у-у… библиотека здесь тоже есть.
— Библиотека? Здорово. Всю неделю читать книги.
— Они и диски с кино наверняка выдают.
Я рассердилась. В конце концов, мы сделали Элисон одолжение, пригласив ее сюда. Она даже не входила в число моих лучших школьных подруг.
— А что в этом сарае? — поинтересовалась она. — Пойдем глянем.
Мы порылись в дедушкином сарайчике с односкатной крышей. Добыча была скудной: крикетная бита и парочка очень старых теннисных мячиков. Вытаскивая из-под груды хлама в дальнем углу нечто, похожее на скакалку, я взвизгнула и выскочила на лужайку.
— Что?! — бросилась ко мне Элисон.
— Там полно пауков. Терпеть их не могу.
— Правда? А что такого ужасного в пауках?
— Ты не слыхала об арахнофобии? — огрызнулась я.
Вряд ли Элисон было знакомо это слово. От прямого ответа она уклонилась, заметив:
— Ты ничем не лучше моей мамы. Стоит ей завидеть паука, как она прямо на стенку лезет, особенно если паук большой. Однажды она даже в обморок упала. Честное слово.
Элисон определенно считала такое поведение позорным, я же ее маме сочувствовала всей душой. Не желая развивать эту тему, я огляделась по сторонам:
— Как по-твоему, мы сумеем забраться вон на то дерево?
Дерево росло в глубине сада, и, пока мы шагали к нему, я вдруг осознала, что хотя с фасада дом бабушки с дедушкой импозантностью и не отличался, сад за ним был огромен. Лужайка в два яруса, каждый с легким наклоном, поэтому дерево стояло как бы на пригорке, почти на уровне первого этажа дома.
Не знаю, зачем я предложила вскарабкаться на дерево. Дома я любила брать в библиотеке старые детские книжки про то, как детишки обеспеченных родителей отрывались в деревне: устраивали пикники, сооружали шалаши и хватали злодеев из местных, когда те замышляли недоброе. Деревья в этой вселенной существовали исключительно для того, чтобы по ним лазать. Так почему бы и нам с Элисон тоже не забраться на дерево? Это была слива (о чем я позднее узнала от бабушки) с толстыми, крепкими на вид ветками, едва не касавшимися земли, но двух сугубо городских девочек вроде меня и Элисон, проживавших в домах разве что с клумбой во дворе, перспектива подняться наверх все равно немного пугала.
Первой решилась Элисон и на удивление быстро и ловко одолела примерно три четверти высоты ствола. Расхрабрившись, я полезла за ней.
— Прикольно, — сказала она, когда, усевшись на ветке, мы принялись обозревать окрестности.
С дерева открывался отличный вид на соседние участки, да и на всю округу. Куда ни глянь, везде ухоженные сады, похожие на наш: подстриженные лужайки, пруды с лилиями, садовая мебель — верные признаки неброской уютной жизни без приключений. По ту сторону ограды за белым пластиковым столиком сидела семейная пара примерно того же возраста, что бабушка с дедушкой, перед ними стояли бокалы с белым вином и пластиковая же миска, наполненная чипсами. Они увидели нас, и Элисон весело помахала, крикнув:
— Эй, привет!
Мужчина лишь скользнул по нам взглядом, а женщина приподняла руку в несколько настороженном ответном приветствии.
Не помню, как долго мы там сидели, нам понравилось на дереве. Теплым мягким июльским вечером мы могли бы просидеть на ветке и дотемна. В какой-то момент Элисон посмотрела на часы.
— Наши мамы вот-вот взлетят, — сообщила она.
— Девочки, как насчет пирога? — это ба вышла из задней двери.
Я спускалась первой, медленно, боязливо. Элисон же рискнула спрыгнуть с высоты около пяти футов и тяжело приземлилась на подогнувшуюся левую ногу.
— Уй, блядь! Черт подери!
Я вытаращилась на нее и покраснела. Никогда и ни за что не осмелилась бы я произнести столь грязное ругательство, даже если бы рядом не было взрослых. Но размышления о пристойности речи пришлось оставить на потом. Элисон корчилась от боли. Она даже подняться не смогла.
— Я позову бабушку.
Вернулась я и с бабушкой, и с дедушкой. Втроем мы помогли Элисон встать, и она захромала к дому, опираясь на наши плечи.
— Джинсы долой, — приказала ба, когда Элисон, ойкая, опустилась на кухонный табурет. — Давай-ка посмотрим, что у тебя с ногой.
Дедушка топтался вокруг нас, но бабушка глазами велела ему: «Уйди!» Намека он не понял, и она расшифровала:
— Ладно, Джим… исчезни.
Когда Элисон начала стягивать с себя джинсы, до дедушки наконец дошло.