знал, что Спартак тогда сильно воспрепятствовал нашему с Джулией браку. Лишь четкая позиция младшего Манучарова заставила его отступить. Братья, несмотря на некоторые основательные различия в мировоззрениях, уважали и любили друг друга.
При очень редких встречах мы лишь холодно кивали друг другу. Все “рабочие” вопросы, связанные с Организацией, в отсутствии Мансура я обсуждал с Артуром.
Видимо, брат моего тестя сначала ждал, что я сам навещу его. Безусловно, он был информирован о ликвидации Багдасаряна – я подробно отчитался перед Корейцем. Но так как я игнорировал его, а после последовала и трагедия с Джулией, прошло довольно продолжительное время перед тем, как старший Манучаров решился на первый шаг.
Дом его находился вблизи хвойного лесочка, расположенного в пригороде Москвы, и не отличался особой помпезностью. Обычный двухэтажный дом. Вокруг были разбросаны несколько схожего плана строения, хозяева которых вряд ли друг с другом даже были знакомы. В таких местностях обычно поселялись люди, предпочитающие держаться вдали от городской суеты.
Старший Манучаров, видимо, тоже был таким. Замкнутый, но целеустремленный, привыкший властвовать в своей маленькой, но сплоченной империи…
Небольшую калитку во двор открыл старый, седой, но крепкого телосложения мужчина в поношенном свитере со свисающим подолом чуть ли не до колен. Услышав имя, он внимательно пробуравил меня близко посаженными на морщинистом лице глазами, огляделся на машину, где за рулем хмуро сидел Мансуров и, наконец, кивнув, пригласил внутрь. Видимо, получил соответствующее указание.
В большом саду между серо-зелеными деревьями бегали десятка три разноцветных кур и петушков, что являло собой непередаваемый контраст с замкнутостью окружающей среды. Лишь небольшая колония ворон, обитавших на верхушках деревьев, иногда с возмущенным карканьем выражала как бы протест против такого крикливого соседства.
Рядом с домом аккуратно были расположены подсобные помещения, из одного которого вышла полная женщина средних лет, обвязанная шерстяной шалью вокруг еле различимой талии и, не обращая внимания на нас, через узенькую низкую дверь втиснулась в соседнюю подсобку. Оттуда с криком и кудахтаньем вылетели еще несколько птиц.
Проводив меня в дом и указав на одну из дверей в полуосвещенном холле, старик молча растворился. Я стоял перед закрытой дверью и не решался постучать, до того унылой и безрадостной была атмосфера. Но дверь открыл сам Спартак Манучаров, своей седой, колючей щетиной похожий больше на старого итальянца, чем на армянина, и жестом пригласил меня в комнату. Впрочем, итальянцы и армяне, наверное, чем-то похожи…
В середине небольшого зала, треща внутри горящими углями, стоял большой кирпичный камин. Меня моментально окутал дурманящий запах. Видимо, подбросили дрова специальных пород.
Наверно свет раздражал хозяина. Потому комнату освещали лишь бледный свет, скупо просачивающийся из узких щелей занавесей и, то угасающее, то возгорающееся пламя из широкого жерла камина.
– Хозяйка остается у сестры, – нарушил неловкое молчание Манучаров, когда мы уселись друг против друга за небольшим круглым столом. Он скрестил перед собой узловатые, волосатые пальцы обеих рук и сжал. Видно было, ему до сих пор трудно было смириться с потерей Артура.
– А ваш внук?
– Cтасик с Гаянэ. Мама ее приехала из Еревана и остается с ней. Она, говорят, больше времени проводит с твоей женой… Как Джуля?
– Спасибо, плохо.
– Понятно… – он вздохнул. Кажется, взгляд его из-под обросших, всколоченных бровей еще больше потускнел. – Я не выхожу из дома. Я сейчас не знаю, во имя кого и чего должен выходить.
– У вас чудный внук.
– Я его давно не вижу. Все остановилось после смерти Артура. Мир перестал для меня существовать…
Я посмотрел на его воспаленные глаза и все равно пожалел. В этот миг я не врага перед собой видел, а потерявшего единственного сына безутешного отца.
Скольких родителей я оставил без сыновей? Кто оставил моих без Искандера? Может, до сих пор матери убитых мною ребят проклинают неизвестного “убийцу”…
“Господи, зачем?
Кто ответит на этот извечный вопрос человечества?
В чем суть твоего божественного беспредела?
Никто…
Никто никогда на эти вопросы не сможет ответить…”
Старик-прислуга открыл дверь и впустил в комнату полную женщину с шалью с подносом в руках. Она молча разложила перед нами стаканы, варенье, сахар, разлила из небольшой емкости чай и покинула комнату.
Но мы не притронулись. Нас “поили” мысли.
Я вынул из кармана сверток и положил перед ним.
Спартак долго изучал предмет глазами, перед тем как дотронуться. Он выглядел рассеянным и, наверное, никак не мог осмыслить, что могло бы быть внутри этого маленького и аккуратно завязанного сверточка.
Наконец он открыл его, и на стол вывалился отрезанный от основания, почерневший и опухший палец Ашота Багдасаряна, на котором в полумраке царственно засияло великолепное кольцо, представляющее из себя немалую ювелирную и, видимо, антикварную ценность.
Старик словно в ступоре застыл перед страшным зрелищем. Это кольцо должно быть являлось предметом гордости его хозяина и объектом зависти всех тех, кто участвовал в их совместных мероприятиях. Кольцо невозможно было не узнать. Но вряд ли кто тогда мог предвидеть столь печальную участь для его хозяина, который, наверное, этим же сейчас почерневшим от мертвых тканей пальцем, все еще носящий это кольцо, теребил по столу, когда что-то шло не по его замыслу или какой-то упертый индивидуум вроде Артура Манучарова перечил…
– Значит, действительно мертв… – наконец произнес он, слегка дрогнувшим голосом.
– …
– Ты… сам?
Я кивнул.
– Я перед тобой в долгу.
– Вы тут ни при чем. Я исполнил приказ…
Спартак на минутку умолк, опустив взгляд. После отчужденно спросил.
– Зачем ты ненавидишь меня? Ведь это… так?
Он пытливо присмотрелся.
– …
– Да, вопрос неуместный…
Дверь приоткрылась. На крыльце показался старик и вопросительно уставился на хозяина. Тот кивком позвал.
– Убери эту дрянь… – он с отвращением указал на согнутый палец. Как будто он звал нас туда, где ныне обитал его хозяин. – Кольцо вымой и принеси. Чай остывает… – он вновь обратился ко мне и сам сделал глоток.
Я нехотя тоже отпил. Спартак, словно размышляя, начал говорить.
– Я всегда ненавидел турков. Я считал, что чем их меньше, тем для нас просторнее. Теперь судьба распорядилась так, что за моего сына отомстил азербайджанец, к тому же являющийся мужем моей умирающей племянницы… Отомстил армянам… Сплошные парадоксы, не так ли? – с горечью усмехнулся. – Что творишь? – обратился он незрячим взглядом в пустоту, к невидимому оппоненту.
Я вздохнул. Что-то похожее я уже слышал от Казанцева. Что ответить? Он и так жизнь прожил впустую. Может, за его деяния и Всевышний наказал его, отняв единственного сына. Ведь у Бога нет пальцев, чтобы воткнуть в глаза грешников.