Вот так когда-то провожали на пастбища закарпатских пастухов, и эта традиция сохранилась поныне. Сопровождаемые голосами трембит и рожков, уходили овчары в дальнюю дорогу, и вслед им летели веселые песни-коломыйки, заливалась сопилка в обнимку с гармоникой. С ранней весны до осенних заморозков жили они в шалашах, перегоняя скот с одной полонины на другую. Их окружали ровные ковры трав с альпийскими цветами, их обступали лесистые хребты с зубцами вершин, дышало вечностью небо. Горы, полонины и небо подхлестывали воображение гуцула, будили в нем фантазию — так рождались легенды и сказки, в которых росли камни и говорили скалы. Небо в них уподоблялось огромному стаду, в котором месяц-пастух стерег неисчислимую отару звезд-овец... Так рождалось, наверное, и пристрастие к поэтической красочности, карнавальной пестроте — своего рода попытка выделиться, самоутвердиться среди природы, доказать свою единственность, самобытность. Отсюда, наверное, и все эти коломыйки, спиванки, вязанки, все эти бьющие наотмашь красками кептари, сердаки, байбараки, петушиные и тетеревиные перья на шляпах. Удивительно нарядный народ! Недаром о своем костюме гуцулы говорят, что он подчеркивает у мужчин бравость и мужественность, а у женщин — стройность и красоту...
Процессия между тем прошла главную улицу города и остановилась у подножия горы — на полонине.
Сейчас самое главное — разжечь костер праздника. По старому гуцульскому поверью, огонь — это душа полонии; за ним нужно следить все лето и оберегать от всяческих зол. Сохранить огонь — значит сохранить овец.
Знатный пожилой пастух, которому передали горящую головню, поднес ее к сухому хворосту, и синий дым, цепляясь за вершины деревьев, поплыл по голубеющим склонам. Костер вспыхнул, загудел — и длинные, позолоченные солнцем трембиты сыграли сбор. Начался большой концерт, к которому заранее готовились более тридцати самодеятельных и фольклорных ансамблей Закарпатья.
Часть публики спешит к эстраде, другая в тени деревьев наблюдает за овцами, столпившимися в загородке. Показательная дойка тоже входит в программу праздника.
— Гысь, гысь! — кричит на отару знакомый овчар с тетеревиным пером на шляпе. — Не все сразу, чертяки. Соблюдайте очередь!
Дрожат кудрявые овечьи хвосты, овцы нетерпеливо сучат ногами, теснятся к проходу, чтобы их побыстрее выдоили. Дядечка хватает самую жирную из них, оттягивает теплые соски, и в ведро хлещет густая белая влага.
— Овечье молоко выпил — кушать не надо, — объясняет он публике. — Крепкий продукт! Здоровье дает и дух поднимает... Пейте, люди! — и он протягивает полную кружку.
Тут же, неподалеку, работает маленькая сыродельня. Седоусый старец в потертом кожушке, щурясь от дыма, склонился над чаном, в котором булькает сыворотка. Вот он достает из чана что-то белое и нежное, долго, с наслаждением мнет. Зубы старика блестят в улыбке — видно, славная получилась брынза: подходите, пробуйте! Сегодня праздник, сегодня все можно...
Не смолкая гремят оркестры, гулкое эхо гуляет по лесу, перелетая с горы на гору. Солнце зажигает в травах зеленый огонь. Мелькают вышивки, аппликации из сафьяна, цветные набойки, ластовицы на плечах, серебряное и золотое шитье на байбараках и сердаках — все искрится, переливается красками.
— Это что — барабан? — Молоденького музыканта обступает толпа туристов из Киева.
— Який барабан? — обижается парнишка. — Це ж бербеныця.
Бербеныця, поясняет он, — это бочонок для хранения сыра и одновременно музыкальный инструмент, по звучанию напоминающий контрабас. А чтобы озвучить этот инструмент, нужен конский волос, и... вода. Водой смачивают пальцы, чтобы скользили по поверхности волос, а последние накрепко прикручивают ко дну бочонка... Парнишка дергает за струны, и раздается ровное басовое гудение.
— Я ще и на басетле граю, — улыбается он. — Басетль знаете?
Но толпа разъединяет их, и вопрос повисает в воздухе... На эстраде — ансамбль «Водичанские скаканы»; название ансамблю дал древний танец, который по деталям собрали и восстановили местные фольклористы в селе Водица Раховского района. Танец зажигательный, с гиканьем, со стремительными вращениями, поворотами, с щелчками башмаков друг о друга; танец, соединивший в себе элементы украинской, словацкой и румынской плясок, танец, которому уже не грозит унизительное забвение.
Одного из участников художественной самодеятельности, дюжего краснолицего деда, который только что отплясывал на сцене, окружают любопытные зрители. «Это как называется?» — спрашивают, показывая на его бордовую накидку. «Байбарак».— «А это что?» — «А то — черес». — «А для чего?» — «Шоб фигуру держал. Корсет, словом». — «у вас ревматизм?» — «Який ревматызьм? — снисходительно смеется старик. — То ж для гор — ходить легко, удобно». — «А крючки для чего?» — «А топорик вешать, трубку с табаком держать. Шило еще». — «Ну а помпоны зачем? Колечки, витые шнуры, ремешки, шляпа с пером?» Улыбка становится шире: «Щоб файно було, ну, для красоты, словом... Я ж ще не старый...»
Снова звучат трембиты, соревнуются оркестры, стараясь перекричать друг друга. Бойкие парубки на поляне выбивают частые «дробитки», девушки, взявшись за руки, водят хороводы... Толпы людей, полыхая красками, распадаются на пляшущие пары. Бряцают бубенцы, парусами вздуваются женские платки, желтые, бордовые, зеленые юбки полощутся вокруг ног... Синие змейки костров лижут подножие горы: кто жарит шашлык, кто разливает вино...
Сегодня праздник — проводы пастухов на полонины. Сегодня все можно!
А завтра... Завтра на рассвете шумный овечий поток, заслоняя зелень, устремится в горы. А вслед за ним уйдут в горы те, кто участвует в сегодняшнем празднике...
г. Рахов, май
О. Ларин, фото В. Школьного. Наши специальные корреспонденты
Розы великой пустыни
Дорога полна неожиданностей
Итак, решено: отправляюсь в путешествие по Сахаре на автомобиле. Конечно, можно было воспользоваться самолетом: сел в него — и через восемь часов (с остановками во всех оазисах) попадешь в самый центр таинственного Ахаггарского нагорья — город Таманрассет. Удобно, и сразу масса экзотики. Но с высоты четырех-пяти километров, увы, не почувствуешь, что такое Великая Пустыня Сахара.
Это название появилось в период завоевания Северной Африки арабами. Египтянин Ибн-Алд эль-Хаким, описывая пустынные внутренние районы Триполитании, назвал их «Ард-эс-Сахра», что значит «местность с рыжеватым оттенком почвы, лишенная растительности». Одни географы определяют границы пустыни так: северные — по количеству годовых осадков, южные — по распространенности тех или иных растений. Другие отвергают этот принцип, полагая, что границы Сахары надо определять по степени засоленности почв. Есть немало и других методов. Сами же сахарские жители, отправляясь из оазиса вместе с отарами овец в поисках пастбищ, говорят просто: «Иду в Сахару». Для них внутри оазисов пустыня не существует. Сахара — это то пространство, где можно перегонять скот в поисках скудного корма. По их примеру я с гордостью сообщил друзьям о своем решении: «Еду в Сахару». Тогда я еще не предполагал, что автомобилем дело не ограничится, что придется пройти пешком немало километров и провести верхом на верблюде не один день. Пока же под руководством моего главного консультанта Ахмеда Бенаиша стал разрабатывать маршрут путешествия.
Познакомились мы в первый же день после моего приезда в Алжир. Едва я вошел в свою квартиру в десятиэтажном доме на улице имени героя народной войны за освобождение Бугара и начал распаковывать чемоданы, как в дверь постучали: на пороге стоял улыбающийся жилистый старик, пришедший познакомиться с новым соседом и узнать, не может ли он чем-нибудь помочь. С тех пор мы стали друзьями.
Узнав, что я собираюсь в Сахару, Бенаиш принялся громко сетовать, что сам не может сопровождать меня. Тем более что у него были родственники в оазисах северной части пустыни, которых ему хотелось проведать. На мое счастье, его старший сын Абдельазиз, служивший в национальной электрической компании, в это время как раз брал отпуск и предложил себя в попутчики. Я с радостью согласился: любые трудности вдвоем преодолеть легче, чем в одиночку, а в Сахаре с ними наверняка придется столкнуться.
Мы тут же разложили на столе карту и, следуя указаниям Бенаиша, провели красным карандашом изломанную линию на юго-восток, до оазиса Бискра, оттуда до Эль-Уэда. Затем она повернула на юг, к Туггурту и Уаргле, миновала затерянные в глубинах пустыни оазисы Эль-Голеа, Ин-Салах и уперлась в конечный пункт нашей поездки — Таманрассет.