Наконец подняли водолаза. Как только отвинтили иллюминатор, Виктор глубоко вдохнул свежий сырой воздух и улыбнулся.
К вечеру, хотя дождь все еще был мелким, моросящим, река неожиданно стала подниматься. В самом узком месте, в створе моста, где выступали из реки опоры, вода вырывалась с такой бешеной скоростью, что люди даже не успели опомниться, как все забурлило, заворочалось. Люди посыпали к берегу, стали подтягивать лодки к деревьям и привязывать. Убирали трапы стоящих на разгрузке судов, а вода все прибывала, неся с корнем вырванные деревья, целые торфяные острова с кустами тальника. Говорили, что в верховьях идут проливные дожди.
Когда мы вернулись с берега на стройплощадку в надежде на оказию, чтобы добраться до поселка, монтажники занимались козловым краном. Прожектора прорезали темноту, выхватывая косые нити дождя, освещали поднятую на рельс ногу крана.
— Шкодная река, — говорил кто-то.
— За это мы ее и любим...
В темноте я узнал гортанный голос Геннадия Кобылина, большого и громкого человека с широкими движениями, в прошлом моряка. Он много плавал, повидал мир и вернулся в Амурскую область, к себе домой, строить бамовские мосты... Обычно, если он хотел кому-то дать хорошую характеристику, говорил: «У него душа морская». Во всяком случае, так он высказывался во время нашего разговора о Дорофееве Юрии Григорьевиче, бригадире, которого ребята называли «дедом» не только за седую голову — на его счету здесь, среди ребят, больше, чем у кого-либо, построенных по стране мостов...
Сейчас Геннадий с Дорофеевым, пропустив лом через тальреп, туго набивая трос, выбирают оттяжку конструкции крана. Буквально по миллиметру, медленно выравнивается нога крана. А рядом чернявенький паренек небольшого росточка наблюдает и спрашивает:
— Геннадий, я никак не пойму, зачем ты бросил море?
— Не бросил, а приехал строить на своей родине БАМ. А вот как ты сюда попал, еще не знаю...
— У меня все было проще...
Мне показалось, что парень хотел отшутиться, но ответ у него получился серьезным.
— В семьдесят четвертом году на трассе Бам — Тында, на семьдесят первом километре, строил небольшой железобетонный мост... Дошел с путеукладчиками до девяносто первого километра, забрали в армию. Отслужил. Демобилизовался и приехал к вам.
— Подожди, Володя, — неожиданно ласково сказал Геннадий, — нам с тобой еще предстоит строить мосты и через притоки Зеи — Мульмугу, Мульмугакан.
Дорофеев, до сих пор молчавший, отложил инструмент и, как-то очень по-дружески посмотрев на Геннадия Кобылина, сказал:
— Перекур.
Подъехал на своем «Магирусе» Михаил Винтоняк. Он сказал, что вода заполняет гравийный карьер и они срочно «выгоняли» оттуда технику.
— Похоже, начинается паводок, как летом семьдесят пятого, тогда все здесь залило. — Он показал на пространство от хребта и до хребта, где возводились сейчас опоры. — Здесь у берега стояли палатки студенческого отряда. Как-то, после дождливой ночи, утром еду к ребятам, отвезти их на работу в поселок, подъезжаю, вижу — вода. У меня волосы дыбом встали... Как ребята? Машина была новая, я нырнул на скорости, проехал последний мостик и тут вижу студентов. Палатки собрали и сами стоят по пояс в воде. Как подъехал, полезли ребята, кто на капот, кто на крышу, в общем, облепили всю машину. Пятьдесят человек студентов да экспедиция изыскателей.
Михаил умолк и, хлопнув дверью, сказал:
— Поехали? Хорошо, когда хорошо кончается, — заключил он.
А я думал о Володе, чернявеньком пареньке, который укладывал дорогу и строил мост на ветке Бам — Тында. Значит, мы должны были встретиться с ним на 71-м километре, потому что я тоже находился в это время там вместе со студентами-миитовцами. Но не в этом дело... Сейчас я скорее думал о том, что вроде только недавно начали строить БАМ, а уже у каждого, с кем мы встречались, есть своя бамовская биография.
Через день, когда мы уезжали, от дождей не осталось и следа. Солнце снова золотило стволы берез, реку, тропинки, ведущие вниз, к опорам. Возвращались на том же СТ-69. Виктор Васильевич успел сделать еще один рейс и уже выгрузился, Сережа подал нам руку через борт, и мы порадовались встрече. Виктор Васильевич разворачивал судно к середине реки, стараясь удержать его на быстром течении. А у берега, где потише, туман все еще цеплялся за воду.
Над обрывом у берез сидели двое с удочками.
— Сфотографируй утро, — попросил я своего коллегу.
— Это для живописи, а не для съемки, — ответил он.
Вглядевшись в берег, мы узнали в сидящих Сашу Жукова и Наташу. Они полгода как приехали на стройку по комсомольской путевке. Саша служил в Семипалатинске, а когда демобилизовался, забрал с собой Наташу и махнул сюда, строить свой первый мост...
Зейск, июль
Фото А. Лехмуса
Надир Сафиев
Завтра — на полонины
С раннего утра улицы Рахова расцвели нарядами. По умытой дождем брусчатке по двое, по трое прохаживались гуцульские женщины в ярких блузках, шуршали накрахмаленными юбками. Косые лучи солнца выхватывали то алый шелк, то латунные колечки на груди, то узорчатые стеклянные бусы...
Вдоль тротуаров, уже забитых народом, полыхали флаги, из репродукторов струилась музыка. И в тон ей, гремя на порогах, скакала и пенилась Тиса. Далекие горы приоткрыли свои вершины, по-кошачьи выгнув хребты. Отсюда горы казались зыбкими кулисами, будто сотканными из серебристо-голубых нитей.
Жители города заполнили все балконы, заслонили окна, кто-то залез на деревья, кто-то на крыши автобусов. Милиционеры, спеша на дежурство, одергивали по дороге мундиры, украдкой поглядывая в карманные зеркальца. Туристы в нетерпении вертели головами, ожидая торжественное шествие. Толпа гудела, ряды качались под напором. Все ждали праздника, все соскучились по празднику, но сигнал к его началу почему-то запаздывал...
Но вот солнце выкатилось из-за горы, смолкло радио, все повернулись в сторону площади...
Туру-рай-ра! Туру-рай-ра! — коснулся слуха давно ожидаемый клич трембиты. В лад к нему тут же подстроились многочисленные сопилки и флуеры, запилили на разные голоса скрипки, альты... Толпа заулыбалась: если раньше каждый чувствовал себя скучающим зрителем, то теперь все включились в праздник. На главную улицу города разноцветным потоком выплеснулось праздничное шествие. Автомашины, тракторы, двуколки, украшенные лентами, рушниками, холстинами. Шеренги пестро разодетых людей. У каждого села — свой наряд. У каждого района — своя отличка: то говором, то норовом, то ремеслом, то звучной песней из незапамятных времен.
Вот проехала кошара на длинной платформе. Жирные, напуганные многолюдьем овцы жмутся к, бортам, скучает огромная собака-чабан, истекая слюной. А толстый дядечка-овчар в шляпе с тетеревиным пером как ни в чем не бывало варит брынзу в таганке, бросая в толпу лукавые ухмылки. «Давай подсажу!» — кричит он гарной дивчине, стоящей на обочине, и, не дожидаясь ответа, запевает песню: «Як гуцула не любити, а в гуцула вивци...»
Операторы телевидения и кинохроники не успевают нацелить свои камеры, как возникает новая картина: ткацкая фабричка в полном составе... Крутятся веретена, движется основа деревянного станка — кроены, и взору предстает домотканое полотно с традиционным гуцульским орнаментом. Вслед за фабричкой появляются сыродельня, медоварня, цех вышивки... Вот провезли корову-рекордистку по кличке Фирма... домик старой гуцульской архитектуры... образцы современной мебели... И на каждой машине — потемневший от натуги трембитарь: хриплые гортанные звуки, которые разбрасывает его труба, ударяются о стены домов и, как прибой, возвращаются обратно. Туру-рай-ра! Туру-рай-ра!
Процессия все увеличивается, растягивается, выплескивается вдоль улицы карнавалом немыслимых цветов и оттенков, и кто-то из толпы восторженно шепчет: «Восемнадцать... двадцать один... двадцать восемь». Двадцать восемь лучших деревень и предприятий Закарпатья участвуют в сегодняшнем параде, и это не считая тех, которые дожидаются своей очереди на площади...
Праздник в полном накале, все громче музыка и смелее улыбки. Вот кто-то, не выдержав, пускается в пляс. К нему тут же присоединяются гуцулы в красных, отороченных мехом накидках и белых штанах — холошнях. Отчаянные дроби сыплются из-под каблуков, алыми парусами надуваются рубахи, гармони змеями летают над толпой, сверкая перламутром... Гул катится по рядам, переходя в восторженный свист. Телекамеры, завороженные сумасшедшим темпом, не отрываясь, следят за чехардой ног, мелькающих на асфальте; покрикивают болельщики: «Быстрей! Быстрей!» Публика окружает танцоров и тоже пускается в пляс. Сегодня праздник, сегодня все можно...