стенки не жив, не мертв. Новые друзья свалили и бросили его на съедение старому приятелю.
Крюков ласково улыбнулся, не спеша достал брелок с ультрафиолетовой лампочкой и наугад посветил на одну из предложенных бизнесменом стодолларовых купюр. В ультрафиолетовых лучах поперек портрета Франклина отчетливо проступили крупные буквы: «Взятка».
— Вы, блин, как дети, — усмехнулся сыщик, — все в шпиёнов играете!
Он вынул из кармана прозрачный пластиковый пакет, и ловко, как продавщицы в булочной на батоны, надел его на пачку баксов. Пакет со всем содержимым перекочевал в карман его куртки. Потом капитан подошел к бледному от страха Смоторчуку и ласково потрепал по щеке.
— Ну ладно, так и быть, останемся друзьями. Но впредь не балуйся и кушай манную кашку. Обещаешь? Не слышу ответа!
— Обе-обе-обеща-а-аю, — еле слышно промямлил Смоторчук.
Крюков еще раз, немного сильнее, чем требовалось, похлопал обделавшегося приятеля-предателя по щеке и вышел из кабинета.
* * *
В доме рабочей слободки, что в переулке Воровского, веселье продолжалось, несмотря на глубокую ночь. Под аккомпанемент караоке нестройный хор полуночников пел песню про дядю.
Дяде дам, дяде дам,
Дяде, дяде, дяде дам!
Дяде дам, дяде дам,
Ди-дам!
В это время к подъезду неслышно подкатила и остановилась серебристая «десятка». Из нее выскочил подвижный худощавый мужчина лет тридцати. Он задрал голову и посмотрел на окна и балконы подъезда. В оранжеватом свете уличного фонаря стал хорошо заметен шрам, пересекавший его левую бровь. Ярко светились окна и распахнутая дверь балкона на третьем этаже, где пели и плясали. Но внимание приехавшего привлекли едва заметные блики на затемненном окне четвертого.
Не успел незнакомец как следует разглядеть заинтересовавшее его окно, как его стекло со звоном разбилось. С пронзительным криком из окна вылетела небольшая темная фигура… Полет закончился очень быстро. С отвратительным стуком тело ударилось об асфальт и застыло в нелепой позе, будто кукла на шарнирах.
Человек с рассеченной бровью, казалось, окаменел. Некоторое время он стоял, стиснув зубы… Но длилось это оцепенение недолго, несколько секунд. Он подошел к тому, что еще недавно было молодой женщиной и буквально впился взглядом в лицо погибшей. Одежда на ней была изорвана в клочья, а тело покрыто кровью. Он успел заметить, что на руке у нее не хватало нескольких пальцев.
Наверху послышался шум. Пьяное пение оборвалось, раздались перепуганные голоса. Человек с рассеченной бровью выругался, быстро сел в машину и уехал прежде, чем его успели толком разглядеть.
* * *
Ковш Большой Медведицы опрокинулся, значит, ночь перевалила за середину. Старший опер Крюков в накинутой на голос тело простыне вышел на балкон своей квартиры и невольно залюбовался. Бездонное темное небо было усыпано голубоватыми алмазами разной величины… Алмазы вразнобой помигивали, подрагивали, и казалось, что они еле-еле держатся на небесной сфере, еще немного, и сверху посыплется бриллиантовый дождь. К сожалению, ничего подобного не произошло.
С севера подул холодный пронизывающий ветер. Норд-ост. Крюков поежился. В такую пору хорошо иметь крышу над головой. И вообще — хорошо иметь крышу…
«А вот каково сейчас бездомным старикам-неграм в далекой Америке!» — подумал Крюков.
Рефлекс такой — прививка советского гуманизма — остался у него с пионерского детства… Подумал и расстроился. Живут же люди, не то, что мы!
Он вернулся в комнату, с удовольствием потянулся, похрустел суставами и зевнул. День прошел не зря. Немного работы по профилю, легкий ужин. Что еще нужно человеку, уверенной поступью приближающемуся к неизбежной пенсии?
От приятных мыслей его оторвал вызов мобильника. Звучал он весьма своеобразно, так как для служебных надобностей сыщик подыскал звук особого рода. Старый приятель-ветеринар по его просьбе специально записал на диктофон припердывание знатного хряка-медалиста по кличке Депутат.
Результат превзошел все ожидания. При каждой попытке вызова со стороны руководства телефон издавал трубный глас, вернее, глас прямой кишки свиного рекордиста, отдаленно напоминающий рев раненого слона. Каждому, кто его слышал, казалось, что феноменальная скотина размером с динозавра облегчается прямо в его присутствии. Порой даже опытные оперативники, привыкшие к свисту пуль, заслышав канонаду из Крюковского мобильника, вздрагивали и бледнели…
— Чаво надоть? — бросил в трубку Крюков на всякий случай не своим голосом.
Не помогло. Вот в чем основной недостаток мобильников: ни спрятаться от них, ни скрыться, как от осени. Да и от зимы тоже.
— Крюков? У нас ЧП, — встревоженным, даже слегка испуганным голосом сообщил ему начальник отдела полковник милиции Сергей Израилевич Галкин по прозвищу «полковник Галкинд».
Крюков не удивился. Пугаться и тревожиться было обычным занятием шефа. Если вдруг у него не было конкретной причины пугаться и тревожиться, то его пугала и тревожила сама неопределенность такой ситуации. Сейчас такая причина была.
— Банкира Тодорковского убили, — сказал шеф. — Его и всю семью. Зарезали самым зверским образом. Как скотину на бойне.
Крюков по-христиански посочувствовал банкиру и особенно его семье, но не удивился. Эка невидаль! Мало ли новых русских нынче режут, пилят, взрывают, мочат в сортирах, топят в басманных судах и прочих общественных местах?
— А разве мы теперь и раскрытием убийств занимаемся? — поинтересовался он с наивным сомнением в голосе.
Полковник Галкинд замялся. По правде говоря, ангажировать Крюкова для расследования этого убийства ему посоветовали ответственные товарищи из руководства, но капитану об этом знать было не обязательно.
— Нет, но Тодорковский официально обратился к нам за помощью ровно неделю назад, — пояснил Галкин. — Он жаловался, что на него наехала какая-то очень серьезная криминальная группировка.
— Если группировка действительно серьезная, надо было не ерундой заниматься, а платить или бежать, — здраво рассудил Крюков.
Начальник охотно согласился.
— Он и собирался бежать. Продал все, перевел деньги за бугор и вместе с семьей скрывался на съемной квартире. Даже мы не знали, где именно. У него билеты в Лондон были на завтра. Слава богу, им второй отдел занимался, Щеглова, а не наш. Меня бы за такой форшмак Альпенгольд в один момент на пенсию отправил. А о Щеглова он зубы обломает. Тот сам кого хочешь схарчит, — закончил полковник не без смешанного с завистью уважения к молодому и удачливому коллеге.
Генерала Мышова, начальника управления, в коем Крюков имел счастье служить государству, прозвали Альпенгольдом за то, что он дважды умудрился съездить в Швейцарию в поисках «золота компартии» и вкладов Пал Палыча Бородина, но не обнаружил там ничего, кроме шоколада. Как в старой песне времен НЭПа:
Девочка Надя, чего тебе надо? Ничего не надо, кроме шоколада!
Капитану не нужно было объяснять, что за зверь Альпенгольд: генерал, по его же собственным словам, «испытывал чувство