Читать интересную книгу Избранное - Эдуард Асадов

ПАДАЕТ СНЕГ

Падает снег, падает снег —Тысячи белых ежат…А по дороге идёт человек,И губы его дрожат.

Мороз под шагами хрустит, как соль,Лицо человека — обида и боль,В зрачках два чёрных тревожных флажкаВыбросила тоска.

Измена? Мечты ли разбитой звон?Друг ли с подлой душой?Знает об этом только онДа кто-то ещё другой.

Случись катастрофа, пожар, беда —Звонки тишину встревожат.У нас милиция есть всегдаИ «Скорая помощь» тоже.

А если просто: падает снегИ тормоза не визжат,А если просто идёт человекИ губы его дрожат?

А если в глазах у него тоска —Два горьких чёрных флажка?Какие звонки и сигналы есть,Чтоб подали людям весть?!

И разве тут может в расчёт идтиКакой-то там этикет,Удобно иль нет к нему подойти,Знаком ты с ним или нет?

Падает снег, падает снег,По стёклам шуршит узорным.А сквозь метель идёт человек,И снег ему кажется чёрным…

И если встретишь его в пути,Пусть вздрогнет в душе звонок,Рванись к нему сквозь людской поток.Останови! Подойди!

1964 г.

ЛЮБОВЬ И ТРУСОСТЬ

Почему так нередко любовь непрочна?Несхожесть характеров? Чья-то узость?Причин всех нельзя перечислить точно,Но главное всё же, пожалуй, трусость.

Да, да, не раздор, не отсутствие страсти,А именно трусость — первопричина.Она-то и есть та самая мина,Что чаще всего подрывает счастье.

Неправда, что будто мы сами пороюНе ведаем качеств своей души.Зачем нам лукавить перед собою,В основе мы знаем и то и другое,Когда мы плохи и когда хороши.

Пока человек потрясений не знает,Не важно — хороший или плохой,Он в жизни обычно себе разрешаетБыть тем, кто и есть он. Самим собой.

Но час наступил — человек влюбляетсяНет, нет, на отказ не пойдёт он никак.Он счастлив. Он страстно хочет понравиться.Вот тут-то, заметьте, и появляетсяТрусость — двуличный и тихий враг.

Волнуясь, боясь за исход любвиИ словно стараясь принарядиться,Он спрятать свои недостатки стремится,Она — стушевать недостатки свои.

Чтоб, нравясь быть самыми лучшими, первыми,Чтоб как-то «подкрасить» характер свой,Скупые на время становятся щедрыми,Неверные — сразу ужасно верными.А лгуньи за правду стоят горой.

Стремясь, чтобы ярче зажглась звезда,Влюблённые словно на цыпочки всталиИ вроде красивей и лучше стали.«Ты любишь?» — «Конечно!»«А ты меня?» — «Да!»

И всё. Теперь они муж и жена.А дальше всё так, как случиться и должно:Ну сколько на цыпочках выдержать можно?!Вот тут и ломается тишина…

Теперь, когда стали семейными дни,Нет смысла играть в какие-то прятки.И лезут, как черти, на свет недостатки,Ну где только, право, и были они?

Эх, если б любить, ничего не скрывая,Всю жизнь оставаясь самим собой,Тогда б не пришлось говорить с тоской:«А я и не думал, что ты такая!»«А я и не знала, что ты такой!»

И может, чтоб счастье пришло сполна,Не надо душу двоить свою.Ведь храбрость, пожалуй, в любви нужнаНе меньше, чем в космосе или в бою!

1967 г.

ДВАДЦАТЫЙ ВЕК

Ревёт в турбинах мощь былинных рек,Ракеты, кванты, электромышленье…Вокруг меня гудит двадцатый век,В груди моей стучит его биенье.

И если я понадоблюсь потомКому-то вдруг на миг или навеки,Меня ищите не в каком ином,А пусть в нелёгком, пусть в пороховом,Но именно в моём двадцатом веке.

Ведь он, мой век, и радио открыл,И в космос взмыл быстрее ураганов,Кино придумал, атом расщепилИ засветил глаза телеэкранов.

Он видел и свободу и лишенья,Свалил фашизм в пожаре грозовом,И верю я, что всё-таки о нёмПотомки наши вспомнят с уваженьем.

За этот век, за то, чтоб день егоВсё ярче и добрее разгорался,Я не жалел на свете ничегоИ даже перед смертью не сгибался!

И, горячо шагая по планете,Я полон дружбы к веку моему.Ведь как-никак назначено ему,Вот именно, и больше никому,Второе завершить тысячелетье.

Имеет в жизни каждый человекИ адрес свой, и временные даты.Даны судьбой и мне координаты:«СССР. Москва. Двадцатый век».

И мне иного адреса не надо.Не знаю, как и много ль я свершил?Но ели я хоть что-то заслужил,То вот чего б я пожелал в награду:

Я честно жил всегда на белом свете,Так разреши, судьба, мне дошагатьДо новогодней смены двух столетий,Да что столетий — двух тысячелетий,И тот рассвет торжественный обнять!

Я представляю, как всё это будет:Салют в пять солнц, как огненный венец.Пять миллионов грохнувших орудийИ пять мильярдов вспыхнувших сердец!

Судьба моя, пускай дороги круты,Не обрывай досрочно этот путь.Позволь мне ветра звёздного глотнутьИ чрез границу руку протянутьИз века в век хотя бы на минуту!

И в тишине услышать самомуГрядущей эры поступь на рассвете,И стиснуть руку дружески ему —Весёлому потомку моему,Что будет жить в ином тысячелетье.

А если всё же мне не сужденоШагнуть на эту сказочную кромку,Ну что ж, я песней постучусь в окно.Пусть эти строки будут всё равноМоим рукопожатием потомку!

1976 г.

ТРУСИХА

Шар луны под звёздным абажуромОзарял уснувший городок.Шли, смеясь, по набережной хмуройПарень со спортивною фигуройИ девчонка — хрупкий стебелёк.

Видно, распалясь от разговора,Парень между прочим рассказал,Как однажды в бурю ради спораОн морской залив переплывал,

Как боролся с дьявольским теченьем,Как швыряла молнии гроза.И она смотрела с восхищеньемВ смелые горячие глаза…

А потом, вздохнув, сказала тихо:— Я бы там от страха умерла.Знаешь, я ужасная трусиха,Ни за что б в грозу не поплыла!

Парень улыбнулся снисходительно,Притянул девчонку не спешаИ сказал: — Ты просто восхитительна,Ах ты, воробьиная душа!

Подбородок пальцем ей приподнялИ поцеловал. Качался мост,Ветер пел… И для неё сегодняМир был сплошь из музыки и звёзд!

Так в ночи по набережной хмуройШли вдвоём сквозь спящий городокПарень со спортивною фигуройИ девчонка — хрупкий стебелёк.

А когда, пройдя полоску света,В тень акаций дремлющих вошли,Два плечистых тёмных силуэтаВыросли вдруг как из-под земли.

Первый хрипло буркнул: — Стоп, цыпленки!Путь закрыт, и никаких гвоздей!Кольца, серьги, часики, деньжонки —Всё, что есть, на бочку, и живей!

А второй, пуская дым в усы,Наблюдал, как, от волненья бурый,Парень со спортивною фигуройСтал, спеша, отстёгивать часы.

И, довольный, видимо, успехом,Рыжеусый хмыкнул: — Эй, коза!Что надулась?! — И берет со смехомНатянул девчонке на глаза.

Дальше было всё как взрыв гранаты:Девушка беретик сорвалаИ словами: — Мразь! Фашист проклятый!-Как огнём, детину обожгла.

— Наглостью пугаешь? Врёшь, подонок!Ты же враг! Ты жизнь людскую пьёшь!-Голос рвётся, яростен и звонок:— Нож в кармане? Мне плевать на нож!

За убийство «стенка» ожидает.Ну а коль от раны упаду,То запомни: выживу, узнаю!Где б ты ни был — всё равно найду!

И глаза в глаза взглянула твёрдо.Тот смешался: — Ладно… Тише, гром…-А второй промямлил: — Ну их к чёрту! —И фигуры скрылись за углом.

Лунный диск, на млечную дорогуВыбравшись, шагал наискосокИ смотрел задумчиво и строгоСверху вниз на спящий городок,

Где без слов по набережной хмуройШли, чуть слышно гравием шурша,Парень со спортивною фигуройИ девчонка — «слабая натура»,«Трус» и «воробьиная душа».

1963 г.

РАЗНЫЕ НАТУРЫ

Да, легко живёт, наверно, тот,Кто всерьёз не любит никого.Тот, кто никому не отдаётНи души, ни сердца своего.

У него — ни дружбы, ни любви,Ибо втайне безразличны все.Мчит он, как по гладкому шоссе,С равнодушным холодком в крови.

И, ничьей бедой не зажжено,Сердце ровно и спокойно бьётся,А вот мне так в мире не живётся,Мне, видать, такого не дано.

Вот расстанусь с другом и тоскую,Сам пишу и жду, чтоб вспомнил он.Встречу подлость — бурно протестую,Ну, буквально лезу на рожон!

Мне плевать на злобную спесивость,Пусть хоть завтра вздёрнут на суку!Не могу терпеть несправедливостьИ смотреть на подлость не могу!

Видимо, и в прошлом, и теперьДал мне бог привязчивое сердце,И для дружбы я не то что дверцу,А вовсю распахиваю дверь!

Впрочем, дружба — ладно. Чаще проще:Где-нибудь на отдыхе поройСвёл знакомство на прогулке в рощеС доброю компанией живой.

Встретились и раз, и пять, и восемь,Подружились, мыслями зажглись,Но уже трубит разлуку осень,Что поделать? Жизнь — ведь это жизнь!

Люди разлетелись. И друг друга,Может, и не будут вспоминать.Только мне разлука — злая вьюга,Не терплю ни рвать, ни забывать.

А порой, глядишь, и так случится:В поезде соседи по вагонуЕдут. И покуда поезд мчится,Все в купе успели подружитьсяПо дорожно-доброму закону.

А закон тот вечно обостряетЧувства теплоты и доброты.И уже знаком со всеми ты,И тебя все превосходно знают.

Поверяют искренно и тихоВорох тайн соседям, как друзьям.И за чаем или кружкой пиваЧуть не душу делят пополам.

И по тем же взбалмошным законам(Так порой устроен человек) —Не успели выйти из вагона,Как друг друга в городских трезвонахПозабыли чуть ли не на век!

Вот и мне бы жить позабывая,Сколько раз ведь получал урок!Я ж, как прежде, к людям прикипаюИ сижу, и глупо ожидаюКем-нибудь обещанный звонок.

А любви безжалостные муки?!Ведь сказать по правде, сколько разЛгали мне слова и лгали руки.Лгали взгляды преданнейших глаз!

Кажется, и понял, и измерилМного душ и множество дорог,Всё равно: при лжи не лицемерилИ, подчас, по-идиотски верилИ привыкнуть к лжи никак не мог.

Не хвалю себя и не ругаю,Только быть другим не научусь.Всё равно, встречаясь, — доверяю,Всё равно душою прикипаюИ ужасно трудно расстаюсь!..

Ну, а если б маг или святойВдруг сказал мне: — Хочешь превращуВ существо с удачливой душой,Сытой и бесстрастно-ледяной? —Я сказал бы тихо:— Не хочу…

1993 г.

СКОЛЬКО ЛЕТ МЫ НЕ ВИДЕЛИСЬ С ВАМИ