разве весь охватишь ненаглядный! Пройдут и на́верх смотрят с опаской, на черный, посыпанный снегом кружок. Как бешено скачут стрелки на Спасской. В минуту — к последней четверке прыжок. Замрите минуту от этой вести! Остановись, движенье и жизнь! Поднявшие молот, стыньте на месте. Земля, замри, ложись и лежи! Безмолвие. Путь величайший окончен. Стреляли из пушки, а может, из тысячи. И эта пальба казалась не громче, чем мелочь, в кармане бренчащая в нищем. До боли раскрыв убогое зрение, почти заморожен, стою не дыша. Встает предо мной у знамен в озарении темный земной неподвижный шар. Над миром гроб неподвижен и нем. У гроба — мы, людей представители, чтоб бурей восстаний, дел и поэм размножить то, что сегодня видели. Но вот издалёка, оттуда, из алого, в мороз, в караул умолкнувший наш, чей-то голос: — Шагом марш! — Этого приказа и не нужно даже — реже, ровнее, тверже дыша, с трудом отрывая тело-тяжесть, с площади вниз вбиваем шаг. Каждое знамя твердыми руками вновь над головою взвито ввысь. Топота потоп, сила кругами, ширясь, расходится миру в мысль. Общая мысль воедино созвеньена рабочих, крестьян и солдат-рубак: — Трудно будет республике без Ленина! Надо заменить его — кем? И как? — Довольно валяться на перине клопо́вой! Товарищ секретарь! На́ тебе — вот, — просим приписать к ячейке еркаповой сразу, коллективно, весь завод…— Смотрят буржуи, глазки раскоряча, дрожат от топота крепких ног. Четыреста тысяч от станка горячих — Ленину первый партийный венок. — Товарищ секретарь, бери ручку… Говорят — заменим… Надо, мол… Я уже стар — берите внучика, не отстает — подай комсомол.— Подшефный флот, подымай якоря, в море пора подводным кротам. «По морям, по морям, нынче здесь, завтра там». Выше, солнце! Будешь свидетель — скорей разглаживай траур у рта. В ногу взрослым вступают дети — тра-та-та-та-та та-та-та-та. «Раз, два, три! Пионеры мы. Мы фашистов не боимся, пойдем на штыки». Напрасно кулак Европы задран. Кроем их грохотом. Назад! Не сметь! Стала