килограмм пять точно.
Сто семьдесят четыре сантиметра – это мой рост. Пятьдесят четыре килограмма – вес. Я дистрофик. “Спичка”, как говорит моя мама.
Я вытер кровь об стену бани и встал на балку, опирающуюся на сломанную часть забора за баней. Отсюда я мог доставать до верхних поленьев, и, с трудом перекатывая их, я сбросил четыре на землю, решив, что этого хватит на первое время.
Моя попытка поставить тонкое полено на колоду одной рукой не увенчалась успехом. Пальцы еле цеплялись за кору, но другая рука была занята колуном и я никак не хотел отпускать его. В итоге полено упало, оставив мне занозы на память, и я, пытаясь вырвать их, услышал бабушкин голос. Она стояла возле крыльца с черной сумочкой, висящей на плече, и смотрела на меня с улыбкой. Наверное, я выглядел очень глупо.
– Максим, я уезжаю на работу! Вернусь только часов в шесть! Поешь чего-нибудь на обед, все в холодильнике, – она пошла в сторону калитки и теперь до меня доносился звук рычания мотора.
– Звони если что! – сказала напоследок бабушка и скрылась из моего поля зрения.
Я кивнул с самым непринужденным видом и снова начал теребить пальцы, пытаясь вытащить занозу.
Одно за другим поленья ломались под колуном на все более мелкие дрова. Я успел набить руку за пятнадцать минут, но все еще боялся, что какой-нибудь шальной обрубок прилетит прямо в меня, поэтому бил не со всей силы, стараясь следить за отлетающими дровами. Когда рядом образовалась большая кучка, я стал думать, куда их девать, и, ничего не придумав, решил заглянуть в баню.
На пороге лежала деревянная решетка с серой, совсем ужасной на вид тряпкой. Я перешагнул ее и заметил небольшое местечко, где были сложены дрова, между стенкой и старым холодильником.
Через полчаса я сидел, опираясь на поленья, весь уставший и потный. Плечи жутко ныли, а к телу липла не только одежда, но и труха, разлетающаяся повсюду от ударов колуном.
– Пора заканчивать, – вслух проговорил я и снял с себя футболку.
Прохладная вода падала на половицы в затемненной, по сравнению с дневным светом, бане. Быстро ополоснувшись, не снимая штанов и галош(почти все обмочил), я вышел под навес и, набрав полную грудь воздуха, до того чистого и, как бы странно это не звучало, вкусного, я наконец понял, что чувствовал последние полчаса.
Мне нравится.
Ветерок пробегал мимо, оставляя дрожь на мокром теле.
Я чему-то улыбнулся и отправился домой, чтобы переодеться. Солнце согревало, голубое небо равнодушно осматривало мир. Где-то лаяли собаки. Рыжий кот пробежал по фундаменту дома, скрывшись в саду с малиной.
Я сел на бабушкино кресло, пододвинув его к столу, и включил ноутбук. Нашел какой-то фильм и поставил его, молясь всем богам, которых знал, но в итоге затея оказалась провальной: десять минут ждал, пока прогрузятся две минуты хронометража. Черт, это даже не провал, это абсолютное аннигилирование научных достижений двадцать первого века.
С упадническим настроением я сполз со стула и начала думать, чем же занять себя, пока блуждающие где-то в пространстве глаза не зацепились за полки шкафов, забитых книгами разных размеров и цветов, но единых в одном: они были старыми. Я подошел ближе, провел рукой по темному твердому переплету первого тома собрания сочинений Михаила Лермонтова, и, вдохнув немного пыли и ощущения безысходности, потянул за корешок, вытаскивая увесистую книгу из медвежьих объятий ее собратьев. Шуршание страниц заставило меня осознать, что все это время я провел в тишине, и запах бумаги желтоватого оттенка, местами стертая краска печатной антиквы и нумерация внизу вызвали чувство ностальгии по тем временам, когда я читал маминого Тома Сойера, лежа в кровати под ватным одеялом. Давно это было.
Я пролистал пару стихотворений – хоть и не люблю Лермонтова, но его “Дума” и “Пленный рыцарь” весьма интересны – и перешел к поэмам. Прочитав отрывок “Демона”, я положил книгу обратно на то место, откуда взял, и снова начал бегать взглядом по авторам и названиям, высеченным на переплетах, остановившись на “Графе Монте-Кристо” старшего Дюма, но, оценив размеры книги, решил продолжить поиски подходящего чтения, дойдя до того самого гения споров и коротких рассказов – Эрнеста Хемингуэя.
Начав со “Снегов Килиманджаро”, я закончил на “Старике и море”, а за окном солнце уже клонилось к опушке леса, готовясь облить темнеющее небо парой пакетиков крови.
– Максим! – донеслось с входных дверей, – Ты дома?
– Да, – хрипло вымолвил я, пытаясь крикнуть, – Дома! Жив, здоров!
– Кушал что-нибудь? – бабушка появилась передо мной на пороге комнаты, облаченная в темно-синее платье с узором.
– А ты куда собралась?
– Дурень, я только вернулась. Ты тут один сидел все это время и даже про бабку ни разу не вспомнил? Я на работе была, уехала, когда ты там с дровами мучался, крикнула же тебе, что до вечера.
– А-а-а, точняк, ты же говорила… – а я и забыл.
– Ну так что, ел? Чем обедал то?
– Чем обедал?.. Ну, я… а сейчас не обед разве?
– Время видел? Или вы там в Москве только в шесть садитесь обедать?
– Да ну! Уже шесть? Я думал часа три только… зачитался немного, – я бросил законченный сборник рассказов на постель, заметив, что она до сих пор не заправлена.
Она подняла уголки губ в непринужденной улыбке, взглянув на Хемингуэя.
– Ожидала чего угодно, но только не такого объяснения. Я бы охотнее поверила, что ты все это время где-то кутил.
– Приношу свои глубочайшие извинения, – я скривил голос, чтобы стать похожим на человека высокой культуры, – Но такие низкосортные слова презрены моему словарному запасу.
Я ухмыльнулся и склонил голову, почтенно закинув руку за спину, вызвав легкий смех у бабушки.
– Эх ты, Пушкин! Идем обедать. Я там еще конфет привезла с собой, в сумке лежат.
– Да я не особо по сладкому, но если ты настаиваешь…
– Да-да, уж мне не жалко, но сначала плов доедим, не выкидывать же его.
– Ну тут не поспоришь, грешно будет.
Я завалился на диван, положив голову на спинку. Потолок был какого-то бирюзового оттенка, а лампы, по обычаю, работали не все. Люстру протереть стоит. Бабушка уверенно передвигалась по кухне туда-сюда, поставила казан с пловом на огонь, перетащила вещи из сумки в холодильник, кинула мне два пакета конфет и, наконец, села на стул напротив.
– Щас, пять минут, согреется.
– Угу… бабуль, а… у меня серьезный вопрос… – я пытался вспомнить, что хотел спросить, – Так вот… а где зебра то?
– Черт тебя дери! – она взмахнула руками, –