Читать интересную книгу Исповедь - Юра Мариненков

стоящая на пороге уставшая, сильно потрепанная женщина. – Ой, и Ро… отец Роман. Как хорошо, что вы здесь. Я вас очень рада видеть, – ловко и довольно сомнительно проговорила она, пытаясь привести свой вид в небольшой порядок. – Вы что-то хотели?

Такой вопрос для Ромы стал бы полностью тупиковым, если бы он был один. Действительно, когда ещё некоторое время назад к тебе в дом стучался бы священник, то это вызывало как минимум удивление и точно не восторг. В голове сразу бы были мысли, похожие на те самые, возникающие по прибытию полицейского в штатском, который показывает тебе свою корочку уголовного розыска и делает такое лицо, что радость от неожиданного гостя сразу меняет свой курс.

– Да ничего особенного, Валерия. Услышал просто у вас тут крики, да и подумал, что может быть помочь вам нужно, если уж сами не можете что-то исправить.

– Нет, нет. У нас всё хорошо, отец Михаил. Это Эдик как всегда, наделает делов, а потом за ним всё переделывай.

– Не нравится что-то, тогда и переделывай сама! Не хер мне тут указывать! – Донесся довольно грубый, отчаянный и немного хриплый голос из подвала.

– Сиди там и не возникай! А то опять получишь! Раскомандывался тут! Командир кислых щей, бл… – Резко ответила хозяйка дома, остановив себя в нужный момент.

Зачем же так грубо? – довольно спокойно и без какого-либо напряга проговорил настоятель, – вы же такая красивая и добрая женщина и у вас такая хорошая семья, а вы только всё портите этими руганьями.

– Я не порчу, отец Михаил. Это всё он, Эдик. Покоя не дает мне, – резко ответила она, будто бы пытаясь мгновенно оправдаться.

– Знаете, даже не важно, кто из вас кому не дает покоя? Важно, что покоя от этого нет ни у кого из вас и даже у меня.

Никогда ещё слова отца Михаила не могли не заставить человека задуматься хоть на самую малость. Его обычные и простые до предела слова всегда имели необычно большой вес, а чистейшей доброты глаза дополняли, заставляя человека сразу же одуматься. Так же и было с этой женщиной. Первые несколько секунд она стояла в оцепенении, не зная, что и сказать, будто бы делая вид, что не понимает, о чем говорит отец, но потом, опуская свою голову ниже, всё стало ясно. Она уже не была такой смелой и отчаянной. Даже на следующий вопрос мужа- кто там пришел, она уже не отвечала.

Отец тоже какое-то время молчал, ничего не говоря ей вдобавок. Потом немного улыбнулся и на его лице будто бы что-то ожило. Что-то такое, чего, казалось, не хватало в этой семье с самого начала.

– А вы любите его? – вдруг спросил её он.

– Что? – абсолютно не ожидав такого вопроса, переспросила оцепеневшая женщина. – Да, конечно люблю, – без каких-либо сожалений вдруг вытянулось из её рта.

– Так зачем же соритесь?

– Так получилось, отец Михаил. Ну, просто так бывает.

– Да нет, голубушка. Так не бывает. Ты если мужа любишь своего, ты же его понимать тогда должна и прислушиваться. Он же тоже человек, как и ты и тоже может уставать. Даже если он и виноват в чем-то, то зачем же сору такую устраивать? Разве выйдет из этого что-то хорошее?

Она стояла сейчас, будто школьница, которую отчитывают за плохое поведение и недостаточную успеваемость. Было видно, как ей неудобно и как та яростная, красная хозяйка очага уже полностью меняла свой вид.

– Да мы же поругаемся и потом снова жить нормально начинаем, – как-то через полуоткрытый рот, с трудом промолвила она.

– Не уверен я, Валерия, что нормально. Ссоры ведь ваши – простое, житейское дело, – тепло сказал отец Михаил, гладя женщину по её растрепавшимся волосам. – Но те, кто живет нормально, из этих ссор делает выводы и больше не такие же грабли не наступает. Ты попробуй, дорогая, не ругаться с любимым. Попробуй, попробуй. Он тебя злит, из себя выводит, а ты попытайся покой найти. Вот тогда поймешь, что такое нормально и он задумается, когда увидит в тебе настоящую женщину. Ты и о детях то своих подумай. Как они с этим живут, видя это постоянно? Они так же ведь могут потом во взрослой жизни страдать. И будешь ты себя винить всю старость за то, что им такое показывала.

Неподвижное тело стояло, по всей видимости то и дело желая пустить капли слёз, которые уже давно почти пересохли. По телу шли судороги, непонятно, толи от холода, толи от волнения, но было ясно точно, что оно слышит всё, что говорится.

– Лера, кто там? – снова прокричал хрипящий голос и из подвала вдруг вылезла лысая голова её мужа, резко водящая глазами по всему коридору и не знавшая, что дальше делать и говорить?

Муж её к церкви относился примерно так же, как и когда-то к радиации, царившей теперь вокруг. Первое время, он ходил по оставленным домам, собирая там всякие вещи а потом, когда проходили путники, продавал их или же обменивал на еду. Сейчас нельзя сказать, что это плохо или неправильно, но то, что он постоянно делал это без какой-либо защиты, было точно не очень хорошо. Самым первым следом этой дряни были опухоли на его лице и руках, моментально бросавшиеся на вид.

– Надеюсь, вы меня услышали, – сказал отец Михаил и уже собирался уходить.

– А что же мне тогда ещё делать, если опять такое будет? Просто молчать что-ли? – спросила она, словно оказавшись зажатой со всех сторон чем-то опасным и страшным.

– Молится, – сказал отец. – Бог милостив. Обязательно вас услышит. И я за вас буду молиться.

Теперь эти двое уходили дальше, снова сопротивляясь сильному, порывистому ветру. Для Ромы, конечно, такие ситуации сейчас уже не были чем-то важным и стоящим. Для него это, во-первых, было потраченной энергией, которую нужно было чем-то восполнять, а во вторых, усугублением своей болезни. Наставлять на путь истинный тех, кто даже не пускает его за порог, было чем-то, как минимум, не очень толковым, как приходилось думать ему. Он уже представлял то, как если бы они ходили сегодня так несколько часов. Скорее всего, это был бы его последний выход на поверхность. Лишь отец, держащий за руку и тянущий за собой, не давал полностью сдаться и разочароваться во всем. Думалось, что раз для него это важно, значит и для Ромы тоже, ведь это истинная помощь людям. Та помощь, что и делал господь, не желая иметь что-либо в ответ. Он порой думал, что если и остался в