— К Ольге Васильевне Корн? Хм… Сейчас позвоню, ждите.
Помощник режиссёра подошла минут через десять. Я почему-то представлял её себе прямой, подтянутой, со стянутыми на затылке волосами и морщинкой между бровей. Возможно, в очках, дополняя образ «строгой училки». На деле это оказалась невысокая женщина с пышной «химической» шевелюрой и мощным задом, делавшим её фигуру похожей на грушу. Очки, кстати, присутствовали, в мощной роговой оправе.
— Здравствуйте, товарищи! А вы, я так понимаю, Максим? — обратилась она ко мне
— Всё верно, а это моя мама и… моя сестра. Двоюродная.
Инга с мамой удивлённо посмотрели в мою сторону, а я извиняюще пожал плечами, мол, ничего более правдоподобного не придумал.
— Ну, я надеюсь, сестра вас здесь подождёт?
— Ольга Васильевна, — со вздохом обратился я к помощнице режиссёра, — Инга очень мечтала увидеть живого Ростоцкого, сфотографироваться с ним.
— Что значит сфотографироваться? У нас сейчас, вообще-то, серьёзная встреча…
— Ольга Васильевна, она не помешает нашей серьёзной встрече, — сказал я с нажимом. — Думаю, сам Станислав Иосифович не будет против.
— Откуда же вам знать, будет или будет… Ладно, идёмте, но я всё равно сначала поинтересуюсь у него, согласится ли он принять сразу троих. А затем идём подписывать договор.
— Ой, а я могу в коридоре подождать, — заявила мама, — с меня-то что требуется — только подпись поставить. Мне к Ростоцкому можно и не идти.
Корн только покачала головой, потом махнула рукой:
— Как хотите. В конце коридора будет закуток, где обычно курильщики собираются, можете там нас подождать. Заодно журналы полистаете.
У Ростоцкого на студии имелся свой небольшой, я бы даже сказал, маленький кабинет, в который Инга с разрешения его хозяина всё-таки тоже получила разрешение пройти. Станислав Иосифович при нашем появлении поднялся из-за стола, где знакомился с какими-то бумагами и, чуть заметно прихрамывая, подошёл к нам.
— Ну здравствуй, Максим Варченко! — протянул он руку. — А выглядишь ты постарше своих шестнадцати. Спортом увлекаешься?
— Есть такое, — улыбнулся я, почувствовав исходящую от него волну позитива.
— Мне Ольга Васильевна рассказывал, что ты боксом занимаешься, теперь сам вижу — крепкий парень. Да ещё и мозговитый, если в таком возрасте написал целый роман, который я прочитал, не отрываясь, благо мне сразу все номера журнала принесли. А это твоя сестра, что хотела со мной сфотографироваться?
— Можно? — скромно поинтересовалась Инга.
— Отчего же нет? Давайте сфотографируемся, а после посидите вон на том стульчике, пока мы с вашим молодым человеком обсудим кое-какие дела.
Когда с короткой фотосессией разобрались, Инга, как ей и было предписано, заняла место у окошка, а Ольга Васильевна принесла на всех чаю и печенюшек. Я положил перед Ростоцким папку.
— Что это? Сценарий?
— Да, рассчитывал, как Ольга Васильевна сказала, примерно на 180 минут.
— Что ж, давай глянем, что ты там написал… Ну, оформлено вроде бы всё по канонам сценарного мастерства, посмотрим, каково содержание.
Он нацепил очки и углубился в чтение, изредка прерываемое «угуканьем» и «дадаканьем». Пролистав страниц десять, снял очки и, прищурившись, посмотрел мне в глаза:
— Так, говорите, читали пособие для начинающих сценаристов? А под чьей редакцией, не помните? Ну не суть важно, главное, что сценарий, судя по первым станицам, написан точно не дилетантом, хотя и не сказать, что рукой опытного мастера. Мне позволено будет в случае чего внести некоторые правки?
— Если они не сильно заденут основную сюжетную линию — то пожалуйста.
— Отлично! А за сценарий получите отдельный гонорар. М-м-м…
Ростоцкий поморщился, потерев ногу в районе колена. Потом, заметив мой настороженный взгляд, постучал по ноге уже ниже коленного сустава согнутым средним пальцем, и та отозвалась деревянным стуком.
— В феврале 44-го, под Дубно, на Украине, немецкий танк меня переехал. Нога сильнее всего пострадала. Потом было несколько операций, в Москве уже ампутировали ниже колена… С тех пор на протезе и бегаю. Правда, наши советские такие неудобные… А чтобы заграничный приобрести, это к ним надо ехать, мерки снимать, там же всё по индивидуальному заказу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вы так спокойно ходите, даже без палочки, в жизни не подумал бы, что у вас протез, — честно признался я.
— Многие и не догадываются, — довольно усмехнулся Ростоцкий.
— А когда планируете начать съёмки? Кого хотите видеть в роли Фомина? — сменил я тему.
— Сначала нужно получить деньги на фильм, я уже с директором киностудии Василием Кузьмичом поговорил на эту тему, он сейчас ждёт от меня смету. Потом идёт набор съёмочной группы, ну тут у меня ребята проверенные. Дальше пробы с претендентами на главные и второстепенные роли. А что касается кандидатуры на роль Виктора Фомина, то у меня на примете есть один парень, в прошлом году, правда, проваливший экзамены в «Щуку», а сейчас он поступает в «Щепку». Ты о нём точно слышал, да и видел.
— Заинтриговали, — улыбнулся я.
— Фамилия его Харатьян, он сыграл главную роль в фильме «Розыгрыш».
— Дмитрий? Ну ещё бы, конечно, я видел этот фильм!
И ещё несколько, чуть было не ляпнул я, вспомнив обалденную киноленту «Зелёный фургон» и слишком уж пафосных «гардемаринов». Правда, их ещё только предстояло снять.
— Как тебе этот парень? Думаешь, справится? — хитро прищурился Ростоцкий.
— Почему бы и нет, в «Розыгрыше» он сыграл вполне даже прилично.
Хотя… Харатьян мне всё больше вспоминался как комедийный актёр, этакий балагур и весельчак, белокурый гусар с армянской фамилией, а в книге происходят события, где уж точно не смеха. Справится ли с такой драматической ролью? Ладно, война покажет… В буквальном смысле слова, в моём романе её хоть отбавляй.
— Сейчас он досдаёт экзамены, дёргать его пока нет смысла. Думаю, сам он будет не против, тут главное — с педагогами договориться. Студентов вообще на съёмки отпускают неохотно, а первокурсников тем более. Если к Царёву попадёт — вопрос решим, Михаил Иванович мой старый знакомый. А что по началу съёмок, то у тебя по книге действие начинается осенью, а переходит в раннюю зиму. Значит, и снимать начнём по осени. Хоят уже сейчас можно было бы отснять летние эпизоды, но всё тормозят экзамены Харатьяна.
— Логично, — поддакнул я. — А он сам-то согласился?
— Куда ж он денется? — хмыкнул режиссёр. — Ну, раз мы всё вроде бы обговорили, оставляй сценарий, и сейчас Ольга Васильевна вас с мамой проводит к Бобрикову, подписывать договор.
Ростоцкий встал, и мы с Ингой вскочили тоже.
— Приятно было познакомиться!
— Нам тоже, — ответил я за нас двоих. — Надеюсь на плодотворное сотрудничество… А можно и мне с вами сфотографироваться, Станислав Иосифович?
— Без вопросов.
— Только я предлагаю сделать художественное фото.
— Это как?
— Как будто мы с вами сидим и обсуждаем сценарий, а в этот момент камера нас словно бы невзначай и запечатлеет.
— Гляди-ка, а я бы и не догадался до такого, — хмыкнул Ростоцкий. — Ну давай, будем позировать.
Наконец-то мы распрощались с режиссёром и, захватив зачитавшуюся старым номером «Советского экрана» маму, направились в сторону кабинета директора, сидевшего этажом выше.
— Ой, это же Варлей! — дёрнув меня за низ рубашки, таким громким шёпотом воскликнула Инга, что, наверное, её слышно было в конце коридора.
И правда, Варлей. Идёт себе, задумчивая такая, сосредоточенная. Не иначе новую роль обдумывает.
— Макс, вот бы и с ней сфотографироваться! — продолжала шептать Инга.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Щас решим.
Наглость — второе счастье! Я заступил Варлей дорогу и, не зная её отчества, обратился просо по имени:
— Наталья, здравствуйте!
Та на мгновение вынырнула из своих мыслей, сконцентрировав взгляд на моей физиономии.
— Здравствуйте!
И снова погрузилась было в собственные размышлизмы, но я был неумолим.