Марченко Геннадий
Стилист
Глава 1
Один, два, три четыре, пять, шесть, семь…
Это я про себя считаю, причём не купюры, тем более что большая часть заработанного непосильным трудом оседает на пластиковых карточках. А как довольно востребованный стилист я зарабатываю даже по столичным меркам более чем неплохо. Всё — таки помимо московской сети салонов красоты «ALEX», уже приносящих неплохой доход, мне приходится принимать участие в самых различных проектах на телевидении и с ведущими фотохудожниками страны. Даже в паре сериалов был задействован как художник по костюмам. Согласитесь, для 33—летнего молодого человека приятной наружности вполне неплохие достижения.
А ведь всего этого могло бы и не быть, учитывая, через что мне пришлось пройти. Я не родился с серебряной ложкой во рту, хотя детство моё до определённого момента было безоблачным. Рос я в обычной семье, в относительно тихом, провинциальном городе с населением в полмиллиона человек, расположенном на Приволжской возвышенности. Тогда, в середине 90—х, отец держал магазин автозапчастей, мать работала учительницей русского языка и литературы в той же самой школе, куда я и отправился за знаниями, даже не успев достигнуть 7—летнего возраста. Так уж получилось, что на свет я появился в начале декабря, и родители решили, что я созрел для школы. Тем более что читать и писать я уже умел, спасибо маме — педагогу.
Любовь к книгам, кстати, въелась в мою натуру на всю жизнь. В детстве, до интерната, я, конечно, не был чужд времяпрепровождению в компании таких же оболтусов, как и сам, но всегда находил время, чтобы уединиться с интересной книгой. Благо что в те годы за нормальной литературой уже не нужно было записываться в читальный зал, как, по слухам, происходило в СССР, на книжных развалах без проблем можно было купить что угодно — от «Незнайки» Носова до ужастиков Стивена Кинга.
…десять, одиннадцать, двенадцать…
Так вот, бабушек и дедушек у меня не имелось. А всё потому, что мои родители в прошлом воспитывались в одном и том же детском доме и сами были сиротами. Это, прижав меня к себе и поглаживая вихор на затылке, мне мама сказала, когда я спросил, почему у всех детей в детском саду есть бабушки с дедушками, а у меня нет. Года три спустя, когда я учился, кажется, во втором классе, у нас с мамой состоялся задушевный разговор, из которого я узнал историю происхождения своей «дворянской фамилии».
От отца его мать отказалась ещё до его рождения. Из родильного отделения местной больницы безымянный и бесфамильный младенец попал в Дом малютки, директор которого — женщина, повидавшая на своём веку немало — поступила просто. Она кинула взгляд на отрывной календарь, где красовался портрет декабриста Михаила Павловича Бестужева — Рюмина, а подпись гласила, что в этот день, 4 июня 1962 года, отмечается 161 год со дня его рождения. Так мой папа и стал Михаилом Павловичем Бестужевым. От приставки Рюмин директриса всё же отказалась. Я же, появившись на свет 3 декабря 1986 года, получил имя Алексей, и стал Алексеем Михайловичем Бестужевым. У царя по прозвищу Тишайший, если что, были такие же имя и отчество.
Отец прошёл Афган, хотя сам об этом не любил рассказывать. Помню, взял он меня на возложение цветов к мемориалу воинам — интернационалистам, и пока, положив букет, задумчиво стоял, опустив голову, на моё плечо опустилась рука его товарища, которого отец звал Петровичем:
— Эх, Лёха, знал бы ты, какой у тебя батя героический…
И в ответ на мой вопрошающий взгляд Петрович негромко рассказал, как в ущелье Карамколь их колонна попала в засаду, и как мой отец, раненый в ногу, отстреливался до последнего патрона, а когда последний рожок опустел, вытащил из ножен штык — нож, поднялся и, хромая, пошёл на «духов» в рукопашную. Правда, тут как нельзя кстати подоспели наши МиГи, устроившие моджахедам огненное веселье. Это и спасло советских бойцов. А мне теперь стало ясно, что это за отметина у бати чуть выше правого колена.
Ещё помню, как они с Петровичем сидели на кухне, и под звон стопок последними словами поминали Андропова, из — за которого якобы необстрелянные парни были брошены в горнило афганской войны. А потом взялись за какого — то Меченого, развалившего «такую великую страну». Помню, отец сказал: «Была бы у меня возможность махнуть в прошлое, я бы поочерёдно и Андропова уговорил, и его выкормыша, этого гадёныша Горбачёва. И пусть бы меня потом к стенке поставили, умирал бы я с чистой совестью».
Это уже потом, как — то подзависнув на форуме, посвящённом советской эпохе, а после став его завсегдатаем, я выяснил, кто такие Андропов с Горбачёвым, а с ними до кучи и Ельцин, при котором страна едва не превратилась в руины. Именно эти три фамилии чаще всего предавались анафеме теми, кто не мог простить развала Советского Союза. Я СССР застал, можно сказать, самым краешком, а вот телекартинка с Ельциным на танке до сих пор перед глазами стоит.
…двадцать три, двадцать четыре…
Беда подкралась, когда я перешёл в 4—й класс. Уже годы спустя, задавшись целью и имея средства для доступа к информации, я выяснил, что к отцу подкатила местная братва с предложением крышевать принадлежавший ему магазин автозапчастей. Учитывая, что батя был афганцем, и бывшие воины — интернационалисты держались друг друга довольно крепко, он этих гопников послал куда подальше. А спустя месяц он попросту бесследно пропал. Вместе с машиной, 5—летним «Mitsubishi Pajero». Не прошло и недели, как выяснилось, что магазин каким — то чудесным образом отошёл банку «Призма», которым владел некто Евгений Андреевич Грошев. Правда, года три спустя Грошев скоропостижно скончался, а у банка отозвали лицензию, но к тому времени я уже остался сиротой.
Мама ушла меньше чем через год, как отца объявили официально без вести пропавщим. У неё и так было больное сердце, а после всех этих событий она совсем стала плохая. С похоронами мамы помогли афганцы, а меня, ввиду отсутствия каких — либо родственников, определили в школу — интернат, в который к тому моменту слились оба детских дома. Учитывая прошлое моих родителей, пошёл я по проторенной дорожке. Грустная шутка на самом деле.
Честно говоря, в глубине души я надеялся, что меня, может быть, усыновит тот самый боевой товарищ отца, что рассказал мне о его подвиге, но этого не случилось. Опять же только годы спустя я выяснил, что в тот момент Петрович вёл обречённую на поражение борьбу с раком желудка, и ему, и его близким в тот момент было не до меня.
Он даже не смог появиться на похоронах мамы. Была его жена — высокая женщина со скорбным выражением лица, которая погалдела меня по голове и сунула тысячу рублей со словами: «Возьми, Лёша, на первое время, а там органы опеки тобой займутся».
Органы опеки и занялись. Уже на следующий день, едва от меня вышла пожилая соседка, приходившая покормить меня с кастрюлькой свежезаваренного лукового супа, заявилась мерзкого вида тётка, представившаяся сотрудником органов опеки и попечительства Маргаритой Львовной. Не разуваясь, с застывшей на физиономии кривой миной прошлась по нашей (хотя теперь уже моей) двухкомнатной квартире, после чего усадила меня за стол, а сама села напротив.
— Ну что, Лёша Бестужев, собирай вещи, поедем устраивать тебя в школу — интернат.
Я, конечно, ожидал подобного сценария, но всё же сделал робкую попытку избежать сей незавидной участи.
— А можно я буду жить здесь один? Мне же будут платить пенсию по потере кормильца?
Насчёт пенсии меня просветила как раз пожилая соседка. Однако мой короткий спич даму из опеки не воодушевил.
— Видишь ли, Лёша… Во — первых, ты ещё несовершеннолетний, а значит, в любом случае согласно букве закона должен находиться на попечении взрослых. В интернате за тобой будут приглядывать воспитатели, и там же ты окажешься в окружении сверстников, с которыми тебе не придётся грустить, как если бы ты жил один, а всё вокруг напоминало бы тебе о маме и папе. Во — вторых, эта квартира, хотя и была приватизирована твоими родителями, уже тебе не принадлежит. Ты, конечно, не мог знать, что твой папа в своё время набрал кредитов в банке «Призма», и не смог их вернуть. Так что на вполне законных основаниях жилплощадь переходит в собственность банка. А теперь собирай вещи, нас внизу ждёт машина.