– Почему ты не приходишь в себя? – пробормотала она. – Может, рана глубже, чем кажется?
Покорно вздохнув, она приподняла подол, оторвала полоску от своей поношенной нижней юбки и, подойдя к воде, намочила ее, а затем мягче, чем намеревалась, принялась прикладывать ее к окровавленному лбу.
Но он по-прежнему не приходил в себя.
Она осмотрела повязку на его ноге, чуть выше сапога, но кровь здесь так засохла, что ее пришлось бы отмачивать для того, чтобы снять повязку. Расстроенная, она снова обругала его, затем неохотно сняла свой шерстяной плащ, свернув, положила ему под голову, села на лежавшее поблизости дерево и стала ждать, пистолет же лежал у нее на коленях наготове.
Отдаленный звук, похожий на звон колоколов, все время вторгался в его сон, и Александр доблестно пытался оттолкнуть от себя этот шум. Ему это удалось один, другой раз, но в третий раз он уже не исчез.
Ему было больно. И холодно. И хотелось спать. Звук растворился в песне. Пела женщина. Прекрасно, подумал он. Если бы она пела колыбельную, он смог бы уснуть. Ангельский голос, чистый и… нет, этого не может быть. Если бы он умер, то определенно не попал бы на небо.
Он глубоко вздохнул, и пение прекратилось. И тогда он ощутил, что его голова подобна шестнадцатифунтовому пушечному ядру, которое впихивают в ствол двенадцатифунтового орудия.
Он приподнял веки и увидел пистолет, направленный ему в лицо, курок был взведен. Поразительно синие глаза держали его под прицелом. Они горели той же самой решимостью, которую он так часто видел во взглядах врагов. Красавица горела желанием застрелить его.
– Добро пожаловать домой, полковник Александр фон Леве, – сказала женщина. Голос ее звучал столь же мелодично, как и во время пения.
– Траген? – спросил он.
– Обоих твоих друзей доставили в поместье Леве, там о них позаботятся. Раненому не понадобилась бы моя помощь, чтобы отправиться в мир иной, но у меня есть умелая женщина, и он, возможно, поправится. Другой очнется всего лишь с головной болью. – Женщина помедлила, не отводя от него глаз, затем добавила: – Судьбу же полковника Александра Валентина Эммануэля фон Леве еще предстоит решить. Было бы жаль, если бы герой многих сражений встретил свою смерть, будучи принятым за разбойника и застреленным. К тому же по дороге домой.
– Так жаль, – эхом отозвался Александр, приподнимаясь на локтях. Дуло пистолета последовало за ним. Она сидела на стволе дерева достаточно близко от него, чтобы он мог видеть выражение решимости на ее лице, но в то же время довольно далеко, чтобы успеть застрелить его, если он попытается сделать движение в ее сторону. В том, что она застрелит его, он нисколько не сомневался. Она не уступит ему ни дюйма. Он пришел бы от нее в восхищение, если бы не находился на мушке ее пистолета.
– Я – Катарина фон Мелле, – сказала она, затем замолчала, словно ожидая ответа.
– Мадам фон Мелле, – произнес он, слегка кивнув ей. Он сморщился и с трудом сдержал ругательство. Ощущение было такое, словно кто-то зажег порох у него в голове.
– Катарина, – медленно, словно слабоумному, повторила женщина. – Анна Магдалена фон Мелле.
Она явно считала, что он должен знать ее. Он напряг память, но ничего не приходило в его затуманенную голову. Боже, до чего она красива. Полные губы намекают на чувственную природу, опровергая холодное выражение глаз; если не манеры и одежда, то осанка, весь внешний облик свидетельствуют о ее принадлежности к знати.
Бывшая любовница? Может, он проводил долгие месяцы на зимних квартирах, изливая свою страсть на это великолепное сладострастное тело? Человек многое забывает на войне, что-то случайно, что-то для того, чтобы сохранить разум, но, Боже милосердный, он готов взять у нее пистолет и сам застрелиться, если мог забыть это тело или эти глаза.
Катарина фон Мелле. Кажется, он должен помнить это имя, но… ничего.
– Мадам фон Мелле, конечно! – уклончиво начал он. – Раны, причиненные войной, притупили мой мозг. Такие глаза, как ваши, всегда бы пылали в памяти каждого мужчины… – Тонкий палец, лежащий на курке, напрягся. – Я хочу сказать, это…
– «Я хочу сказать, это…» полнейшая чушь, полковник фон Леве, – заявила она, и взгляд ее стал по-кошачьи пристальным. – Если здесь что-нибудь и запылает, так это свинцовая пуля у тебя в теле.
Как у кота… Катарина фон Мелле. О Боже.
– Кэт, – сказал он, – ты отцовская Кэт. – Они никогда не встречались прежде, но он знал ее. Боже, он знал ее.
– Ты побледнел, – заметила она. – Из чего я могу заключить, что ты вспомнил меня. Твоя подопечная, дорогой полковник. Я была подопечной сначала твоего отца, а затем – твоей. Припоминаешь теперь? Я представляла собой часть твоего наследства, помнишь? Твой старший брат должен был унаследовать северную часть этой долины, включая доходную мельницу, среднему брату предназначались земли в центре, от вершины, называемой Мулом, на западе до реки Карабас. А что касается тебя – ты унаследовал бы всего лишь небольшой особняк Леве и паршивую старую деву по имени Кэт. И ты действительно унаследовал. Сначала дом и меня, а затем все остальное, когда твои братья умерли, и при этом даже не потрудился оставить свою бесценную войну.
Ему страшно хотелось спать, и из-за того, что его лишили такой возможности, в нем вспыхнуло раздражение, притупившее чувство самосохранения.
– Неужели ты действительно думала, что я оставлю свой полк и вернусь в старый ветхий дом, чтобы нянчиться с незаконной дочерью одного из приятелей моего отца, которой я даже не знал? Французы вступили в войну! Старые союзы разрушались, новые начинали формироваться. Было такое ощущение, будто лужица ртути распалась на сотню капелек, только часть из которых спасет тебя, остальные же окажутся смертоносными. – Он пожал плечами и отвернулся от нее, чтобы не смотреть в глаза, в которых словно застыл зимний холод. – Перепачканный чернилами клерк сообщил мне, что ты живешь с друзьями в столице, в Таузенде. Мне это показалось вполне подходящим. А я был занят более важными вещами, например войной.
– Война или мир, союзники или враги – тебе все же удалось воспользоваться наследством Кэт, не так ли? Прибыль в десять тысяч талеров! Мое приданое. Но я тогда не знала об этом, не правда ли? Нет. Я все узнала шесть лет назад, когда пришло известие о твоей гибели. Наконец-то! В двадцать два года я стала хозяйкой своего состояния и своей судьбы, хотя состояния-то уже не было. Мне пришлось дорого заплатить за эту потерю, фон Леве. И хотя ты много стоил мне при жизни, своей гибелью тебе удалось частично расплатиться со мной. Поместье Леве теперь мое.