Читать интересную книгу Алхимия дискурса. Образ, звук и психическое - Поль Кюглер

Появление способности отождествляться с саморепрезентацией является действием, на котором основывается вся субъективность; в этот момент рождается человеческая рефлексия. Открытие младенцем своего образа и идентификация с ним разделяет личность на бессознательное и сознательное, на репрезентативное эго и эмпирическую самость. Конституирование психического чувства непохожести (otherness) следует из осознания того, что отрефлектированное представление действительно «принадлежит» тому же самому ребенку, рассматривающему и переживающему этот образ как другой (other). Октавио Пас следующим образом описывает переживание субъектом своей непохожести: «Непохожесть», прежде всего, представляет собой симультанное восприятие нашего различия, при том, что мы остаемся тем, кем являемся, не удаляясь от места своего пребывания, тогда как наша истинная сущность находится в другом месте» (Пас, 1975, стр. 245) [3].

При рассматривании младенцем своего собственного образа как отличного от других одновременно (симультанно) реализуется субъективность младенца, осуществляющего это действие. Восприятие рефлексии себя (selfreflection) является визуальным переживанием психического образа и «реального», разделенным только временем, необходимым для возврата отраженного света к глазу ребенка. В акте отражения смешиваются в единое событие оба гетерогенных объекта: образ и реальный субъект, «Я» и другой, вымышленное и биографическое. Это бесконечно быстрое колебание между образом и реальным приводит к появлению разделенного субъекта, состоящего из репрезентативного эго и экзистенциальной самости в атмосфере присущей данному субъекту рефлексии. Чрезвычайная экономичность такого простого события, как ребенок, рассматривающий свое отражение в другом, сигнализирует о рождении субъективности и появлении разделенного субъекта: эго/самость. [4] Драматическая роль, исполняемая ребенком на зеркальной стадии, заключается в непрерывном продуцировании собственной самости. Это рефлексия, которая создает самость само-рефлексии, творя ее через драму непрерывно повторяющегося обозрения последней.

Зеркальная стадия представляет собой базовую метафору как для рефлектирующего сознания, так и для демонстрации взаимозависимости образа и реальности как таковой. Не может существовать отражение без реального ребенка, и не может существовать сознание реального ребенка без его имаго. Реальное и имагинальное взаимно сопредельны (coterminus): каждое включает в себя другое (coimplicates). Осознание того, что человеческая субъективность строится с помощью рефлексивного выстраивания репрезентаций, позволяет, в свою очередь осознать то, что мы постоянно находимся в пространстве языка, создавая метафоры своей личности, а также собственного понимания себя. Человек как субъект есть нечто, сконструированное с помощью метафор во всех измерениях нашей психики; он не входит в мир без сложного лингвистического сопровождения. Без способности самости представлять себя либо в виде образа, либо слова, – что позволяет взглянуть на себя со стороны, – невозможно было бы выстроить личность, обладающую способностью представления и восприятия своего отражения. [5]

Фонетический образ: Представление образа в его отсутствии

Обретение младенцем речи влечет за собой ряд важных последствий. Во-первых, приобретая способность называть и переживать, ребенок приобретает способность создавать символы посредством замены пережитого опыта неким текстом. В процессе символического представления ребенок обретает способность осознавать событие, дистанцируясь от его непосредственного переживания. Это становится возможным благодаря парадоксальному статусу слова, дающему возможность представить событие в его отсутствии. Язык позволяет нам вызывать воспоминание о каком-либо объекте или событии в его отсутствии.

Этот процесс создает область представительства, которая служит связующим звеном между представлением и переживанием. Эта текстуальная область связывает не только объективный мир, но и переживание самости путем языкового представления личности через местоимение первого лица единственного числа («Я»). Без такой способности самопредставления и самоосознания человек не мог бы узнавать имаго своего эго в переживаемом сновидении или символизировать его в изложении сновидения. Способность эго видеть «себя», свой образ на расстоянии является результатом первичного отчуждения, происходящего на зеркальной стадии.

Такое первичное отчуждение между биологическим младенцем и его образом ведет ко второму следствию обретения языка: к появлению внутреннего сознания своей Непохожести. Благодаря способности представлять себя в виде отдельного существа, личность разделяется на переживающую самость и на текстуальную самость. Текстуальная самость является побочным продуктом способности символического изложения. На пути ассимиляции самого языка и развития способности ассимилировать через язык говорящий все в большей степени идентифицирует себя с текстуальной самостью, с местоимением первого лица «Я», которое является всего лишь образом, вспомогательным средством в области языка для более значимой переживающей самости, исключаемой из области репрезентации. [6]

Такое исключение переживающей самости из области репрезентации приводит к третьему следствию обретения языка – к появлению переживаний бессознательного порядка. В то время, как посредничество необходимо для сознания и самоосознания, ценой, которую необходимо заплатить за текстуальное посредничество, является создание определенного непреодолимого расстояния между текстом и изначально пережитым опытом. Область непреднамеренного опыта является областью бессознательного.

Важность вступления младенца в коллективно зафиксированную лингвистическую матрицу заключается в том, что он получает доступ в систему символического представительства, организованную еще до появления любого индивидуального эго. По мере того, как ребенок знакомится с коллективно разработанными значениями в лингвистической матрице, он становится значимой единицей в психологической матрице общественных отношений. Через процесс развития способности к репрезентации, сначала на уровне психических образов, затем на уровне самого языка, самость в известном смысле отделяется от себя и в процессе отделения приобретает способность к отражению себя. Появляется субъект, разделенный на репрезентативное эго и на переживаемую самость, и младенец приобретает способность говорить с миром через систему коллективно созданных символов. [7]

Психолингвистические исследования в Бургхольцли

Интерес Юнга к языку и его связям с психопатологией и формированием фантазий можно обнаружить уже в его ранних клинических исследованиях словесных ассоциаций, проводившихся в Бургхольцли. В начале XX века клиника Бургхольцли являлась одним из крупнейших психиатрических центров Европы. Термин шизофрения был введен Юджином Блейлером, руководителем этого медицинского центра, одним из ведущих исследователей в области психических заболеваний. Под руководством Блейлера и в сотрудничестве с Францем Риклиным Юнг организовал лабораторию психопатологии, где занимался исследованием связи между словесными ассоциациями, нарушениями внимания, сновидениями и психопатологией. [8] Проводя экспериментальные исследования, Юнг установил, что ошибочные ассоциации в ответ на ключевые слова имели большое значение для понимания бессознательных фантазий, беспокоивших пациентов. В экспериментах со словесными ассоциациями Юнг смог подробно проследить за тем, каким образом симптом проникал в речь пациента; Юнг фиксировал путаницу в словесных ассоциациях, нарушения памяти и телесных функций. В какой-то момент при подборе словесных ассоциаций пациент мог внезапно забыть слово, «взорваться» в аффекте, у него могли произойти нарушения в ритме дыхания или сердцебиения, могло измениться электро-гальваническое сопротивление кожи (ЭЭГ). Такие нарушения свидетельствовали о том, что ключевое слово активизировало некий неизвестный психический феномен, беспокоящий сознание, вносящий помехи в подбор словесных ассоциаций и в телесные функции. В проводившихся ранее экспериментах со словесными ассоциациями, в частности, в экспериментах Крепелина и Ашаффенбурга в Гейдельберге, эти явления остались незамеченными. Как полагали Юнг и Риклин, их эксперименты со словесными ассоциациями подтверждали открытия Фрейда, изложенные им в «Психопатологии обыденной жизни», и свидетельствовали о существовании в личности неизвестных психических факторов, – иначе говоря, комплексов, – лежащих вне пределов сознания и оказывающих значительное влияние на формирование сновидений, симптомов и лингвистических ассоциаций. [9] Комплекс Юнг определял как автономную группу ассоциаций, связанных общим чувственным тоном, в основе которого лежит тот или иной психический образ. [10]