он, тоже кутаясь в одеяло, как в спальный мешок, и накидывая край на голову. Раздеваться они не раздевались, как и не мылись, ещё чего. — Слышь? Подопечная твоя спит, Арамис на месте. Я заглянул. Всё чики-пуки.
Док невнятно что-то промычал и тут же провалился в сон.
В этом сне он бежал по золотому горячему песку пляжа Лавинани, бежал и изо всех сил орал, размахивая руками, орал, пытаясь предупредить маму, Ветку, Нику и Тимыча, что грядёт пиздец. Орал и сам не слышал собственного голоса. Они его тоже не слышали. Мама возлежала в плетёном шезлонге, сдвинув на лоб очки, и сосредоточенно вывязывала что-то крючком, что-то яркое и бесполезное, вроде салфетки на комод. Ника с Тимычем носились друг за другом по полосе пенящегося вокруг их щиколоток прибоя, радостно хохоча. А Ветка «совершала намаз», как она это называла, то есть натирала руки и плечи молочком от загара и изредка поглядывала на маму — видимо, собиралась с духом, чтобы попросить свекровь помочь ей натереть ещё и спину. Она знала, что Нику не дозваться: молодожёны занимались только друг другом.
Всё это было так привычно и так прекрасно, что Док заплакал. Они, оказывается, все были живы! Всё у них было хорошо! Тогда чего же он так орёт тут?
Орал не он, орал Серьга. Орал и тряс его за плечо, безжалостно выпутывая из одеяльного кокона:
— Рота, подъём! Арамис явился с докладом — наша мадам проснулась и блажит. Пошли успокаивать, что ли. Я один не пойду, я с ними не умею.
При дохлом свете «летучей мыши» стало видно, что в дверях спальни и правда стоит Арамис, искательно и виновато повиливая пушистым опахалом хвоста. А снизу, — Док прислушался, — действительно доносились какие-то невнятные звуки. Кажется, стоны.
— Не родила бы, — дрогнувшим голосом сказал Серьга, и это соображение придало им скорости. Они скатились по подвальной лестнице вслед за Арамисом, который всё-таки их обогнал.
Пленница-гостья в накинутой на плечи куртке стояла возле решётки, упираясь в неё торчащим животом, вцепившись в прутья грязными пальцами, и рыдала, некрасиво разевая рот. Светлые волосы её были всклокочены. Док машинально глянул на её босые синеватые ступни и мысленно схватился за голову — надо же было принести ей хотя бы носки!
— Вы! Фашисты! — отчаянно выкрикнула она, завидев их. — Выпустите меня сейчас же! Как вы смеете!
Док кашлянул в полном замешательстве и попятился. Лучше он сейчас сходит за носками. Она явно была здорова, и пока что не рожала, и на том спасибо, так что знакомство можно было на пару минут отложить. Серьга, видимо, обидевшись на «фашистов», сварливо огрызнулся:
— Мадам, мы вам жизнь спасли вообще-то, от бесов отбили.
— А зачем заперли тогда?! — пронзительно закричала она. Её била крупная дрожь, руки, сжимавшие решётку, тряслись.
«Решила, наверное, что попала в лапы маньяков-извращенцев», — понял Док. Выглядели они с Серьгой, должно быть, устрашающе: обросшие, вонючие, в поношенном шмотье в три слоя. И если Док с его светлой щетиной ещё мог понадеяться, что сохранил некое благообразие облика, то Серьга смотрелся истинным разбойником-баро, главой цыганского табора, не хватало только краденого коня и ножа в зубах.
И то, что женщина при виде них не забилась в угол своей клетки, не заскулила, не начала умолять, а налетела на них, как маленькая сердитая птица, вызывало уважение.
— Мы вас не обидим, — поспешно сказал Док, шагнув вперёд, но всё равно предусмотрительно держась на некотором расстоянии от решётки. — Это превентивная мера. Если кто-то из напавших на вас бесов всё-таки сумел вас хотя бы поцарапать, вы заражены. Это точно выяснится через пять дней. Стандартный инкубационный период. Мы должны обезопасить себя, вы же понимаете. Это простая мера предосторожности, — повторил он как мог мягко и спокойно, как привык разговаривать с капризными взбудораженными пациентками.
Женщина перестала плакать и взглянула на него запухшими глазами. Её верхняя губа вздёрнулась, обнажая ровные белые зубы.
— А если станет ясно, что я заражена, тогда что?? — тихо спросила она.
— Тогда вам уже будет всё равно, — исчерпывающе объяснил Серьга, неловко переступив с ноги на ногу, и выразительно взглянул на Дока — мол, давай, базлай дальше, у тебя хорошо получается.
— Я почти уверен, что ничего подобного не произойдёт, — решительно заявил тот. — Бесы погнались за вами, но, насколько я могу судить, никто из них вас не укусил. Вы не помните?
Женщина нетерпеливо мотнула растрёпанной головой:
— Я же вырубилась, как я могу что-то помнить… — шмыгнув носом, она прямо посмотрела в лицо Доку. — Я поняла, вы убьёте меня. А как же мой ребёнок? — её ладонь с длинными красивыми пальцами легла на выпуклый живот.
Док проглотил слюну, не зная, что ответить. Перед его глазами вспыхнула яркая картина: здесь же, в подвале, они с Серьгой делают трупу кесарево сечение. Впрочем, какая дичь — труп же махом начнёт разлагаться. А действительно, что при этом станет с ребёнком? Будет ли он стопроцентно заражён?
Господи!
Док помотал головой, отгоняя воображаемое безрадостное видение.
— Слушайте, давайте так — твёрдо сказал он, — если вы… хм… обратитесь — вспомнился термин из сериалов про оборотней и вампиров — мы вас усыпим и произведём кесарево сечение. Таким образом, если ваш ребёнок окажется незаражённым, мы постараемся его выходить. В любом случае, срок жизни беса — месяц.
Серьга за его спиной, не выдержав, испустил длинный отчаянный стон. У него тоже было воображение.
— Я принесу вам носки, —