-Мы подумаем, — бросил он и, развернувшись, ушел с площади. Вслед за ним потянулись и остальные русы, оставив ромеев окруженными толпой зевак.
— Грекам верить нельзя!
Коренастый плечистый муж, ровесник князя, лобастый как волк, и Волком же звавшийся — отчасти из-за одеяния: наброшенного поверх кольчуги плаща с подкладкой из волчьего меха, волчьей же шапки и гайтана с волчьими клыками на шее, отчасти из-за желтых, совершенно волчьих глаз, — грохнул кулаком по столу, за которым князь держал совет с дружиной, так, что с него едва не посыпалась посуда.
— Царь греческий и так натерпелся от нас сраму, — продолжал воевода, — не пойдет он сейчасна мир. Уловка это, очередная хитрость ромейская, чтобы время выгадать. Ударить бы сейчас по их лагерю, пока они там замаранные портки стирают с прошлой ночи, а с Цимисхием поступить как с его жирным родичем, что за камнеметами не усмотрел. Славная была жертва Перуну, не иначе за нее он и даровал нам победу.
Он хищно оскалился, больше чем когда-либо, напоминая зверя давшего ему имя — и таким же волчьим оскалом отразились и усмешки на лицах остальных дружинников, вспоминавших о бесславной кончине дяди Цимисхия Иоанна Куркуаса. Тучный армянин был захвачен в плен, свалившись с коня, тут же пойман и буквально разорван русами на части, принявшими византийского военачальника за его венценосного племянника. Отрубленную голову Куркуаса, насаженную на кол, потом русы водрузили над стенами города, как бы в насмешку над греками.
— В этот раз ни с кем не перепутаем, — вновь оскалился Волк и такие же смешки разнеслись и от остальных. Лишь Святослав досадливо поморщившись, при воспоминании о том, чего — и кого! — на самом деле ему стоила эта победа, обратился к дружиннику, что сидел ближе остальных.
— Согласен с Волком, воевода Свенельд?
Белокурый великан-свей, в кольчуге, с молотом Тора на груди и золотыми браслетами, украшенными драгоценными камнями, на запястьях, пожал широкими плечами.
— Если греки всерьез просят о мире, значит дела у них и впрямь плохи, — сказал он, — да вот только у нас не так чтобы лучше. Воины наши скоро как последний хрен конский без соли доедят, хотя и едоков куда меньше, чем вначале было. Да и на местных надежда плохая — вчера трех болгар зарубил, что хотели к Цимисхию перебежать. Воля твоя, княже, как ты скажешь, так и будет, но я бы послушал, что нам грек предложит.
— А ты что скажешь, Калокир? — Святослав повернулся к худощавому темноволосому мужчине, носившим расшитое золотом облачение греческого стратига, — с чего бы Цимисхий вдруг пошел с нами на мировую?
— До меня нечасто доносятся вести из столицы, с тех пор как я принял твою сторону, князь — развел руками Калокир, уроженец крымского Херсонеса, — но вряд ли там все сильно поменялось. Худший враг кесаря, не рус, не болгарин и не сарацин, а такой же стратиг или патрикий, что только и жаждет оплошки басилевса, чтобы самому ворваться во дворец. После вчерашнего поражения, Иоанну придется постараться, чтобы удержаться на троне — не затем ли он ищет союза с тобой?
— Что же, вот скоро и узнаем, — Святослав повысил голос, — эй, кто там есть?
На шум сунулся один из воев, что несли стражу у покоев князя.
— Передай грекам, что стоят во дворе, — сказал князь, — что я согласен говорить с их царем — если только он сам явится ко мне в Доростол. А коль побоится, значит мне он не верит, а раз так то и мне верить ему незачем. Скажи, что это мое последнее слово, а коли Цимисхий на мои условия не пойдет — значит, будем биться снова.
Сам Святослав с любопытством ждал, как ответит император на это дерзкое предложение — и был немало удивлен, когда на исходе дня ему донесли, что Иоанн Цимисхий, наряженный во все свои лучшие одежды, уже стоит у ворот, всего с десятком скутатов, да теми же греками, что приходили раньше. Немало удивленный таким ходом греческого царя, Святослав велел его впустить в свои покои.
— Немного я видывал гречинов, что были бы храбрее тебя, — заметил Святослав, жестом указывая императору на скамью у стены и сам усаживаясь напротив с любопытством разглядывая своего недавнего противника, впервые увидев его не на поле боя. Великий князь Киевский оделся просто — в чистую белую рубаху и шаровары, из украшений нацепив лишь неизменную серьгу с рубином в левом ухе. Как и его люди раньше, Цимисхий невольно почувствовал, что своей простотой одежд князь будто насмехается над басилевсом, одевшим шлем-стефанос и золоченный доспех, с накинутым поверх него пурпурным плащом, словно идя во главе победоносного войска.
— Ты смелый воин, катархонт, и, должно быть уважаешь смелость в других, как и я, — в тон ему ответил Цимисхий, — с чего бы мне не верить твоему слову? Жаль, что ты не внял моему предложению о поединке — и вчерашней бойни можно было бы избежать.
— Поединок и состоялся, — пожал широкими плечами Святослав, кивнув на плечо, что император невольно сжал, слегка побледнев от боли.
— Выпей, царь, — словно тень возникла за спиной Цимисхия зеленоглазая княгиня Предслава, в красном с черным одеянии и такой же кике. Бряцая подвесками-лунницами, она поднесла гостю ковш с медом, настоянным на терпких травах. Император искоса глянул на женщину, но ковш все же осушил.
— Мне говорили, что мы будем говорить наедине, — сказал Иоанн, отдавая ковш княгине.
— А мы и есть одни, — сказал князь, привлекая к себе супругу и обнимая ее за талию, — мы с Предславой одна плоть и кровь: я перед Богами ответ на поле брани держу, а она до меня слово от Них доносит. Говори при ней или уходи.
— Как скажешь, — пожал плечами император, — значит, поговорим втроем. На каких условиях ты готов заключить мир?
— Заплати мне дань, что задолжала ваша земля за два года, — сказал Святослав, — то, что обещали греки еще моему отцу, когда он ходил на Царьград. Выдай нам всем зерна на дорогу, отдай пленных, что захватили твои люди, открой нам путь домой, чтобы мы могли отвезти добычу и... признай меня царем Болгарии.
— Зерна и золота получишь сколько надо, — кивнул Цимисхий, — и пленных верну — если ты вернешь наших. Но вот кесарем я тебя признать не могу: есть лишь один Город Кесарей во всей Вселенной и один басилевс в нем. Но зато я могу тебя признать наместником восточной Мисии: это те земли, что вы зовете Болгарией, к северу от Гемимонта. Править ты будешь от моего имени, но в остальном...делай с ней, что хочешь.
— То есть подручным князьком от тебя быть? — медленно произнес Святослав, как бы невзначай кладя руку на рукоять меча.
— Я не смогу вернуться в Город с известием, что отдал земли мисян язычникам с севера, — сказал Иоанн, — да и половина этой страны по сей день в моих руках. Думаешь, у тебя хватит войска вернуть хотя бы Преславу?
Святослав нахмурился — хитрый грек знал и его слабое место. Он с трудом удерживал и этот город, вернуть всю Болгарию ему явно не под силу. А если будет договор...да пес с ним, с Цимисхием, пусть хвалится тем, что получил нового наместника — северная Болгария все равно будет в руках у него, Святослава. А потом уже поглядим, кто тут настоящий царь.