малолетних жен других деятелей эпохи. Ине исполнилось четырнадцать лет, вполне развитая девочка-подросток, высокая, красивая, если судить по фотографиям. Она была первой подружкой Кэрролла, ее имя часто встречается в дневнике. То лето было последним, когда она могла выходить без компаньонки. Алисе исполнилось одиннадцать, и уже год она была любимицей Кэрролла. Многие современники свидетельствуют об особой привязанности, какую Кэрролл испытывал к ней, однако любопытно, что в дневниках об этом почти нигде не говорится открытым текстом. Она уже почти достигла двенадцати лет, возраста, в котором Кэрролл терял из виду или заменял своих девочек-подружек. Эдит исполнилось девять. – Ренлах взглянул на нас, словно ожидая вопроса, и, прежде чем продолжить рассказ, налил себе еще виски. – В тот день после прогулки Кэрролл уходит к себе и спокойно засыпает, а завтра снова просит отпустить с ним девочек, но на сей раз миссис Лидделл приглашает его к себе домой, и там имеет место памятный разговор, закончившийся их разрывом. Миссис Лидделл просит Кэрролла держаться в стороне от ее семьи. Что могло случиться во время прогулки или в поезде, по пути домой? Что заметила миссис Лидделл в отношениях Кэрролла с ее дочерьми? Что рассказали девочки, вернувшись домой? Все, что Кэрролл написал по данному поводу, находилось, без сомнения, на вырванной странице. Ясно одно: отношения Кэрролла с той семьей охладели, и он отдалился от Лидделлов на несколько месяцев. Он предпринимает попытку снова встретиться с девочками, но миссис Лидделл отказывает наотрез. И когда Кэрролл наконец-то завершает книгу, то не может лично вручить ее Алисе – приходится послать экземпляр по почте. Несмотря ни на что, и это тоже любопытно, отношения не прерываются окончательно. По прошествии времени его опять принимают в доме, хотя и не допускают слишком тесного общения с девочками. Впоследствии Кэрролл встречается с миссис Лидделл и продолжает посылать девочкам экземпляры своих книг до самого их совершеннолетия. Даже еще раз фотографирует Алису в тот самый день, когда ей исполняется восемнадцать лет.
– Похоже, что бы он ни сделал, это не сочли слишком серьезным, – заметил я. – Или же сомнение благосклонно разрешили в его пользу.
– В этом, собственно, и заключается вопрос: действительно ли Кэрролл сделал что-то во время поездки в поезде? Преступил ли он границы, которых, вероятно, придерживался по отношению к девочкам всю свою жизнь? Было ли некое нарушение, например физический контакт? Нечто такое, о чем девочки разболтали, не поняв до конца, но что пробудило в матери всяческие подозрения? Или и впрямь это было лишь смутное ощущение опасности, которое мать почувствовала во время прогулки, возможно, увидев его близкие, фамильярные отношения с ее дочерьми? Или поступило предупреждение от кого-то из взрослых членов группы, видевшего, как Кэрролл уединяется с девочками? Или, как предполагают, нечто иное? Один из выдающихся членов нашего Братства, Торнтон Ривз, недавно опубликовал биографию Кэрролла, самую полную на сегодняшний день, и, дойдя до этой черной дыры, предположил, что в ходе той беседы Кэрролл попросил руку Алисы. Это встревожило миссис Лидделл и заставило ее увидеть происходящее в совершенно другом свете.
– Грянул гром секса над идиллической викторианской лодочкой, – усмехнулся Селдом.
– Вот именно, – кивнул Ренлах. – Гроза с громом и молниями разразилась в свое время над головой Кэрролла, а ныне перешла в подспудную борьбу внутри нашего Братства.
– Борьбу… между какими-то фракциями? – спросил я.
Ренлах, казалось, обдумывал, как лучше ответить: будто он выразился чересчур откровенно и хотел теперь по-иному обозначить проблему.
– Дебаты, до сих пор открытые, по поводу того, преступной или невинной была любовь Кэрролла к девочкам. За свою жизнь он поддерживал отношения с десятками девочек, и ни одна из них, ни их родители ни разу не упомянули о каком-то сомнительном поведении. Кэрролл отдавал предпочтение девочкам и дружил с ними при ярком свете дня, со всей откровенностью. Ни в переписке, ни в документах, связанных с ним, нет ни одной улики, которая позволила бы преступить тонкую черту между помыслом и поступком. С другой стороны, мы знаем из тех же дневников, что в годы, когда Кэрролл бывал у Лидделлов, он переживал острейший духовный кризис, молил Господа, чтобы тот наставил его на путь истинный, позволил отрешиться от грехов. Но что за грехи? Опять-таки – грехи в поступках или только в помыслах? О подобном никогда не пишут открытым текстом, да и дневнику нельзя полностью доверять. Отец Кэрролла был архидьяконом, и в детстве сын получил строгое религиозное воспитание: любая сомнительная мысль, малейшее смятение чувств разрешались молитвой. В итоге вся биография Кэрролла строится на шатком основании, покоится на презумпции невиновности, пока не будет доказано обратное. И хотя многие в наше время предпочитают воображать самое скверное, все, кто объявил охоту на Кэрролла-педофила, до сих пор не сумели предоставить ни одного убедительного доказательства.
– Они могли бы утверждать, – заметил Селдом, – что фотографии, которые он делал с этих девочек, – доказательство довольно сильное.
– Мы уже говорили об этом, Артур. – Сэр Ричард Ренлах покачал головой и продолжил, глядя только на меня, будто при разборе непростого дела стремился заручиться беспристрастием присяжных. – Не так-то все просто и ясно: в ту эпоху детей считали ангелами, детская нагота напоминала об Эдеме, и Кэрролл делал свои фотографии под присмотром и с одобрения родителей, это не воспринималось как нечто постыдное, чем следует заниматься тайком. Он снимал обнаженную натуру, чтобы демонстрировать, выставлять ее в пору, когда фотография только зарождалась. Не исключено, что Кэрролл не видел разницы между собой и художником, который велит своим натурщицам позировать в одеждах или без них. Когда его девочки-подружки вырастали, он неизменно отсылал негативы матерям, и те могли их уничтожить, если девушки стыдились снимков. Была другая эпоха, не знавшая Фрейда и Гумберта Гумберта. И если правда, что человеческая природа тоже не терпит пустоты, мы не должны отвергать предположение, что раньше, а может, и теперь среди огромного разнообразия человеческих типов существуют люди, которые любят детей чистой любовью и не смеют дотронуться даже до волоса на их голове. – Ренлах взглянул на Селдома так, будто по данному вопросу им все равно не добиться согласия и в конце спора, после повторения тех же самых ходов, их, как всегда, ждет ничья. – Вернемся к основной проблеме: надеюсь, теперь вы понимаете, почему эта вырванная страница превратилась в мощнейший центр притяжения, в пробный камень для всех биографов. Вероятно, там и только там представало в письменном виде решающее доказательство, роковое деяние, откровенное признание в низком поступке. С шестидесятых годов, когда тетради были опубликованы, призрак этой страницы не перестает нашептывать нам самые разные