Ренлах, видимо, уже изрядно угостился. Селдом налил себе и мне достаточно, чтобы сравняться с ним. Когда обмен банальностями завершился, Ренлах взял со столика сигару и глубоко затянулся.
– Артур, полагаю, поведал, что история, которую мы должны вам рассказать, весьма щекотливая. – Он обменялся взглядом с Селдомом, словно, приступая к сложному заданию, искал у него поддержки. – Так или иначе, рассказывать будем вдвоем. С чего же начать?
– Как посоветовал бы Король, – откликнулся Селдом, – начинайте сначала, следуйте до конца, а после остановитесь.
– Но, возможно, придется начинать еще раньше, – заметил Ренлах и откинулся на спинку стула, будто собираясь экзаменовать меня. – Что вам известно о дневниках Льюиса Кэрролла?
– Я даже не знал, что таковые существуют, – отозвался я. – На самом деле я почти ничего не знаю о его жизни.
Я почувствовал свою ущербность, словно на экзамене в свою студенческую пору: когда-то, в подернутые туманом детские годы, я прочитал, в неточном испанском переводе, «Алису в Стране чудес» и «Охоту на Снарка». И, даже если посещал Крайст-Черч, где Кэрролл читал лекции по математике и произносил проповеди, и скользил взглядом по его портрету в обеденном зале, мне и в голову не приходило искать следы, которые он оставил. Кроме того, тогда я испытывал безразличие – осознанное и, надо сказать, благотворное – к авторам произведений и в целом уделял больше внимания вымышленным творениям, чем их творцам из плоти и крови. Но, разумеется, в последнем я не мог признаться, это прозвучало бы пренебрежительно по отношению к двум членам Братства Льюиса Кэрролла.
– Дневники сохранились, – продолжил Ренлах, – однако не полностью. За свою жизнь Кэрролл исписал тринадцать тетрадей, и первый биограф писателя, его племянник Стюарт Доджсон, был, наверное, единственным счастливцем, кто смог прочитать их целиком. Мы это знаем, потому что в первоначальной биографии 1898 года он цитирует отрывки из всех тетрадей. Потом тетради свалили в кучу где-то в доме, и все. Но к столетию со дня рождения Кэрролла интерес к его творчеству возродился, и родственники решили вытащить на свет божий и собрать воедино все разрозненные бумаги. Они попытались восстановить дневники и обнаружили, что четыре из первоначального числа тетрадей пропали. Была ли то небрежность, утрата во время переезда, забывчивость? Или кто-то за три десятка лет, какой-нибудь родственник, чересчур пекущийся о том, чтобы защитить репутацию Кэрролла, тоже прочитал дневники, подверг их собственной цензуре и исключил эти четыре тетради, поскольку в них имелись слишком компрометирующие детали? Этого мы не знаем. К счастью, сохранились те, которые охватывают период, когда он познакомился с Алисой Лидделл и написал «Алису в Стране чудес». Но даже и там ученые, пристально исследовав их, обнаружили обескураживающую подробность, заронившую сомнения, вызвавшую к жизни разного рода версии и гипотезы. В тетради 1863 года не хватает нескольких страниц, а одна вырвана, та самая, что относится к весьма щекотливому моменту в отношениях Кэрролла с родителями Алисы.
– Щекотливому… в каком смысле? – спросил я.
– В самом, я бы сказал, прямом. – Сэр Ричард Ренлах снова затянулся сигарой, и тон его приобрел несколько иной оттенок, словно он приготовился ступать по минному полю. – Вы, несомненно, знаете о том, какая история лежит в основе книги об Алисе. Во всяком случае позвольте напомнить: тем летом 1863 года Кэрроллу уже было за тридцать, он жил в комнатах для холостяков в Крайст-Черч, читал лекции по математике и размышлял, принимать ли ему церковный сан. Восемь лет назад в Крайст-Черч прибыл новый декан, Генри Лидделл, и обосновался там с супругой и четырьмя детьми: Гарри, Иной, Алисой и Эдит. С этими детьми Кэрролл постоянно пересекался в садах библиотеки, но в момент их первой встречи Алисе едва исполнилось три года. Вначале он подружился со старшим сыном, Гарри, и даже помогал ему с математикой по просьбе декана. Вскоре Кэрролл начал описывать в своем дневнике встречи и прогулки, все более частые, со старшей девочкой, Иной, которую всегда сопровождала гувернантка, мисс Прикетт, женщина, судя по всему, лишенная привлекательности. Кэрролл исподтишка высмеивал ее вместе с девочками. Подрастая, Алиса тоже стала принимать участие в играх, какие выдумывал Кэрролл, слушала песенки, какие он сочинял, и присоединялась к группе, которая в летнее время отправлялась на речные прогулки, всегда в компании мисс Прикетт, как всякий раз указывалось в дневнике. Кэрролл тогда уже вовсю увлекался фотографией, купил первое оборудование и часто проводил фотосессии с девочками, снимая их в самых разных позах и костюмах, порой даже полуобнаженными, как на знаменитой фотографии Алисы в образе нищенки. Как ни странно нам это может показаться сейчас, то ли благодаря ореолу респектабельности, какой придавало ему положение преподавателя Оксфорда и одновременно клирика, то ли потому, что Кэрролл производил впечатление человека эксцентричного, однако безобидного, или просто те времена отличались наивной уверенностью в незыблемости правил, но ни декан, ни его супруга не препятствовали этим играм и прогулкам. Достаточно было Кэрроллу отправить записку, и он мог забирать детей на целый вечер и плавать с ними по реке. Во время одной из таких прогулок, год назад, он рассказал девочкам историю Алисы под землей, и Алиса Лидделл взяла с Кэрролла обещание, что тот запишет историю так, чтобы получилась книга. Он медлил полгода, прежде чем приняться за дело, и к лету 1863 года все еще не закончил сочинять. Но, безусловно, продолжал пребывать в наилучших отношениях с семьей Лидделлов. Теперь мы приближаемся к 24 июня. Утром Алиса и Эдит забегают в комнаты Кэрролла, чтобы позвать его на прогулку в Нанхем, к которой присоединяются декан, миссис Лидделл и еще несколько человек. Всего десять, и Кэрролл указывает каждого по имени. Гувернантка мисс Прикетт, в виде исключения, не участвует в прогулке, что весьма необычно, вероятно потому, что детей сопровождают родители. Они берут напрокат большую лодку, гребя по очереди, переплывают реку, пьют чай под деревьями, а вечером, когда остальных развозит по домам экипаж, Кэрролл с тремя девочками возвращается поездом. В дневнике, фиксируя момент, когда он остается с девочками наедине, он отмечает в скобках «mirabile dictu»[5]. Это выражение Кэрролл употреблял, если события неожиданно складывались в его пользу. Потом добавляет: «Приятная прогулка, очень приятно завершившаяся». «Очень» подчеркнуто его собственной рукой.
– Сколько лет было девочкам? – спросил я.
– Уместный вопрос, хотя в те времена возраст воспринимался по-другому. «Прошлое – чужая страна», как говорил Хартли, и это относится к обычаям тоже. Достаточно вспомнить, в виде парадокса, что по закону девушки могли выходить замуж в двенадцать лет, но вместе с тем в иных областях жизни они были более инфантильны, чем нынешние. Сам Кэрролл неоднократно использует выражение «девочка-супруга» в отношении