– Милейшая леди, ну не будьте же такой мрачной! – наконец решился произнести он, и в его голосе была нежность. – Вы бледны, как привидение! Здесь недалеко есть гостиница, а в ней таверна, где подают довольно сносный херес. Это вернет румянец вашему лицу.
Считалось неприличным для молодой леди входить в гостиницу, если только это не постоялый двор во время путешествия, да и тогда это было возможным лишь под пристальным наблюдением какого-нибудь ответственного сопровождающего. Это непосредственно относилось и к такой гостинице, как «Роза и Корона», которая располагалась возле театра на Друри-Лейн. Ее часто посещали актеры и женщины с сомнительной репутацией, но Беренис сейчас была слишком подавлена, чтобы спорить: все равно ее репутация погибла. Маркиз будет в ярости, когда услышит о дуэли, так что семь бед – один ответ.
Вскоре карета уже въезжала под арку, загрохотав по вымощенному булыжником внутреннему двору таверны. Открытые галереи с лестницами, спускающимися до земли, тянулись вдоль всех четырех этажей. Несколько служанок явно бездельничали вместо того, чтобы заниматься своей работой, и, перегнувшись через балюстраду, болтали с теми, кто был внизу. Как только карета остановилась, форейтор соскочил с козел, открыл дверцы и опустил железную подножку, давая возможность пассажирам сойти. Перегрин предложил Беренис руку, и она оперлась кончиками пальцев о его рукав, другой рукой придерживая юбку. Глаза ее были полны тревоги, когда она позволила ему ввести себя в таверну. Люсинда порхала рядом, разговаривая громким, жеманным голосом и привлекая к себе внимание.
Комната казалась хорошо освещенной и уютной – гостеприимное жилище, где можно укрыться от непогоды. В большом камине ярко пылал огонь, и вновь прибывшие заняли скамьи неподалеку. Комната была переполнена, все скамьи и столы заняты. Беренис с любопытством оглядывала мужчин, которые пили, играли в кости или карты. Здесь было также несколько женщин, вульгарных, слишком ярко накрашенных и кричаще одетых, которые, без сомнения, были актрисами соседнего театра. Беренис беспокойно заерзала, зная, что ей совсем не следовало бы здесь находиться, но это чувство вины лишь усилило ее дерзость. Вскинув голову и воинственно вздернув подбородок, она, поддерживая развязную манеру поведения своих друзей, позволила своей мантилье распахнуться на груди, вздымающейся поверх выреза платья.
После нескольких стаканов вина она стала еще более безрассудной, подстегиваемая к тому же непристойной болтовней, без умолку звучащей за их столом. Остряки, присоединившиеся к ним, язвительно сплетничали со светским высокомерием и элегантной развязностью. Флирт (так, по крайней мере, казалось Беренис, когда она слушала) стал чем-то вроде искусства, процесс обольщения обдумывался и планировался, и чем запутаннее и хитрее он был, тем лучше. Правда и честь являлись объектами насмешек, и не было на земле ничего более важного для этой распутной компании, чем кричащая одежда, ум, приправленный пикантной остротой, и сомнительные любовные свидания. Время бежало, и компания становилась все шумнее и развязнее. Джентльмены откинулись на спинки стульев, через плечо выкрикивая приказания подобострастному хозяину. Среди этого назойливого шума Беренис вдруг резко обернулась: суматоха в дверях возвестила о прибытии еще одного гостя.
Неожиданная тишина повисла в комнате, когда он прошествовал к камину, мимоходом отдавая приказания слуге. Он был самым высоким из всех мужчин, которых Беренис доводилось видеть, и атлетически сложенным. Ширину его плеч подчеркивала накидка с капюшоном, которая развевалась вокруг него, достигая середины высоких сапог. Он прислонился к дубовой резьбе над камином, снял широкополую шляпу и стряхнул с нее дождевые капли, прежде чем вручить ее слуге, покорно следующему за ним. Затем распахнул накидку, под которой оказался голубой суконный сюртук и кожаные бриджи, плотно облегавшие его гладкие бедра, обшитый тесьмой жилет и модный черный шелковый галстук, лежащий вокруг стоячего воротника и завязанный под твердой квадратной челюстью.
Было что-то грозное, даже устрашающее, в его наружности. Черты его лица при этом были поразительно красивы, но в то же время резки и жестки – выдающиеся скулы, орлиный нос и пронзительные зеленые глаза, глядящие из-под изогнутых бровей. У него были черные, густые волосы, зачесанные назад и вьющиеся на затылке.
Скользнув по многолюдной комнате, его взгляд на мгновение задержался на Беренис и потряс ее до глубины души. Мужественность и зрелость, воплощением которых был этот человек, поразили ее с силой физического удара. Он был воистину величественным созданием – длинноногий и стройный, с движениями, грациозными, как у пантеры, – и полон с трудом скрываемой силы и страсти. Его внушительные габариты, казалось, подавляли окружающих. Он словно возвышался над всеми здесь, в этой таверне. В нем была еще какая-то первозданная свежесть, резко контрастирующая с манерностью щеголей, которые порхали в своем светском надуманном мире. Загорелое лицо, а также свободная одежда давали возможность предположить, что он предпочитал большую часть времени проводить на воздухе, в отличие от спутников Беренис, которые сидели, приняв элегантные позы и любуясь собственными красивыми отражениями в зеркалах, висящих вдоль обшитых панелями стен.
Незнакомец молча пил свой эль, оглядывая светскую компанию, в которой была Беренис. Красивые точеные губы скривились в сардонической усмешке, когда до него долетели обрывки их разговора. Все до единого представители мужского пола ощущали его присутствие с того самого момента, как он вошел, хотя и делали вид, что это не так. И теперь, возмущенные тем, что оказались в тени, насторожились, ожидая, что кто-нибудь сделает первый шаг.
Его сделал Перегрин. Подогреваемый винными парами, он счел оскорбительной холодную ироническую улыбку незнакомца. Он вскочил и, покачнувшись, резко выкрикнул:
– Эй вы, сэр! Что это вам кажется таким забавным? Или вы заглядываетесь на наших дам?
Незнакомец не сдвинулся с места, но его губы сжались, а глаза сделались холодными, как сталь. Затем он окинул взглядом Люсинду и Беренис.
– Дамы, сэр? Я не вижу никаких дам. Только пару вульгарных кокеток! – ответил он.
Он говорил с иностранным акцентом, происхождение которого Беренис не могла определить, но голос был глубоким, властным и, несмотря на явно оскорбительный характер реплики, звучал с таким достоинством, что она задрожала. Лицо Перегрина потемнело. Подстрекаемый своими товарищами, он встал перед незнакомцем, упершись одной рукой в бедро, другой поднеся к глазам лорнет и, оглядев его с ног до головы медленным, дерзким взглядом, воскликнул: