Читать интересную книгу Стихотворения и поэмы - Михаил Светлов

…Невесть откуда взявшийся призрак ищет прибежища. Над ним смеются: «Снимай покрывало, старый чудак! Кто носит теперь покрывало?» Его отовсюду гонят. Ему отказывает в ночлеге даже поэт:

Зачем ты явился? О тень, удались!Ведь я (что для призрака хуже?)По убеждениям — матерьялистИ комсомолец к тому же.

(«Призрак»)

Кто осмеян здесь? Как будто призрак — мечта, фантастика — все то, что «не крушится под грубым рубанком разума» (употребим подходящие к этому случаю слова Леонова из «Соти»). Но только ли призрак? И просто ли осмеян?

Нередко поэт говорит совсем не то, о чем воочию свидетельствует текст. Гневная отповедь героя призраку оборачивается грустно-ироническим, вынужденным отказом, то есть по существу — замаскированной защитой романтики:

…Поэтам теперешним запрещеноИметь хоть малюсенький призрак.

Известные строки стихотворения «Старушка» звучат, конечно, лукаво-покаянно:

Товарищ! Певец наступлений и пушек,Ваятель красных человеческих статуй,Простите меня — я жалею старушек,Но это — единственный мой недостаток.

Целиком ироничен разговор поэта с тенью Генриха Гейне в «Ночных встречах»: похвалы ремесленникам от литературы словно бы взяты в кавычки, звучат и насмешливо и грустно. Светлов исповедуется одному из замечательных поэтов прошлого, «барабанщику революции», мастеру романтической иронии — Гейне. Светлов любил поэзию Гейне и признавал, что сформировался и под ее влиянием.

Ироническая интонация не исчезает и тогда, когда поэт рассказывает о своем прошлом, о надеждах на будущее и как бы дописывает свою биографию («Перед боем», «Пирушка», «Граница», «Ветер»).

Максимализм романтика, мечтающего, чтобы бои и походы продолжались вечно, не следует, конечно, понимать слишком буквально, но скорей в переносном, духовном смысле. Поэт мысленно равняется на эпоху гражданской войны, по всякому поводу вспоминает ее, на все лады воспевает:

Я молодость сжегИ пепел замелВ конспиративныхПодвалах подполья.Горит на спине твоей,Комсомол,Рубец от зияющейРаны Триполья.

Желание вновь испытать себя в бою было не только данью любимым воспоминаниям. Провокации империалистов, казалось, делали войну неминуемой, близкой. Убийство Войкова, налет английской авиации на Нанкин и многое другое мгновенно отзывалось в поэзии Светлова.

Естественно, что, переступая порог новой эпохи, поэт-романтик не мог не почувствовать горячего ветра боев и походов — социалистического наступления. Вся страна поднялась на штурм!

Пей, товарищ Орлов!Пей за новый поход!Скоро выпрыгнут кониОтчаянных дней, —

писал Светлов в 1927 году в стихотворении «Пирушка». Он почти предсказал уже недалекое в те дни наступление.

2

В 1928 году наша страна двинулась в социалистическое наступление, началась первая пятилетка.

Впервые замелькали на страницах газет названия впоследствии знаменитых заводов и комбинатов — Магнитка, Кузбасс, ХТЗ. Стройки были гордостью советских людей. И молодежь рвалась на фронт строительства так же страстно, как некогда на передовые гражданской войны.

Поэт впервые обращается к Времени, к Эпохе: он торжественно и прочувствованно обещает — жить лучше, чище, быть достойным сыном века.

Эпоха          …Кладет мне на плечи                                        могучую руку,Чтоб пульс мой считать                                  по высокому стуку…

Советской литературе 30-х годов свойствен историзм. Типичны цикл поэм Багрицкого «Последняя ночь», поэма «Февраль».

Светлов «сопрягает» эпохи, ему становится внятен язык Времени.

Монументальные задачи встают перед поэзией Светлова, — а казалось бы, трудно ей, прежде «тихой», ироничной, сладить с ними.

Попадая в светловскую стихию, образ Эпохи, Времени, Страны ничуть не мельчает оттого, что рядом с ним стоит человек «с наперсток величиной».

Поэт обращается к драматургии, и в пьесе «Двадцать лет спустя» в живых театральных образах воплощает поэтическую идею вечной молодости Октября, и она — проверенная жизнью, серьезная — опять звучит не только патетически, а одетая в пестрые платья смешного и трогательного, не отвергает даже шпаги мушкетера…

Светлова по-прежнему влечет к лирическим сценкам, в которых просвечивает нечто более значительное.

Содержание стихотворения «Утро» трудно передать: оно сквозит в свежем утреннем пейзаже, милых подробностях, благодаря которым мы ощущаем теплую волну любви к родине, к нашей сегодняшней жизни:

И вот приступает уже стрекозаК своей безобиднойЦветочной оргийке…

…Но трубы затрубятИздалека —Мы входим в колонну,Как в песню строка.

Но там, где товарищТоварища ждет,Но там, где мы вместе, —Там песня живет.

Само название стихотворения — «Утро» — приобретает второй, поэтический смысл: песенная, солнечная пора утренней свежести!

В короткой «Песне о Каховке» (в ней две строфы с рефреном) выражено многое: дружба, скрепленная огнем и кровью, волнующий мотив братства. Слова песни будят и воодушевляют воспоминания:

Каховка, Каховка — родная винтовка…Горячая пуля, лети!Иркутск и Варшава, Орел и Каховка —Этапы большого пути.

Песня уводит нас далеко за пределы сюжета. Органично, хотя и неожиданно, возникает образ «девушки нашей»:

Гремела атака, и пули звенели,И ровно строчил пулемет…И девушка наша проходит в шинели,Горящей Каховкой идет…

Кто она? Может быть, ее любил один из бойцов? Осталась ли она жива или погибла? Эта недоговоренность, неопределенность усиливают эмоциональную силу образа и всего стихотворения. Образ девушки, возникая среди грохота атак и пулеметных очередей, вносит теплоту и поэзию в колорит боев, обостряет чувство романтически-прекрасного.

Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,Как нас обнимала гроза?Тогда нам обоим сквозь дым улыбалисьЕе голубые глаза…

Стихотворение контрастно по своему эмоциональному и интонационному звучанию — мотив героической элегии мгновенно переключается в звуки боевого марша:

Под солнцем горячим, под ночью слепоюНемало пришлось нам пройти.Мы мирные люди, но наш бронепоездСтоит на запасном пути!

«Песня о Каховке» сразу же стала одной из самых любимых песен молодежи. Прочному успеху способствовала свойственная ей простота ритмико-синтаксического строя (здесь нет длинных стихотворных периодов, переносов, — строка, как правило, совпадает с фразой). Светлов избегает инверсий, неожиданных словосочетаний, смещений ритма. Ритмическое ударение в слове обычно совпадает с естественным, мы не встретим слов со скоплением согласных. Слово в песне Светлова легкое, изобилующее гласными, усиливающее ее напевность. Плавность движения дает стиху его ритм. Светлов любит трехдольные размеры; их мерная повторяемость создает прочную, редко нарушаемую ритмическую инерцию.

Песенные особенности «Каховки» в большой мере свойственны поэзии Светлова в целом. Недаром многие свои произведения поэт назвал «Песня», «Песенка», «Моя песня» и т. п. Иные из них, положенные на музыку, действительно стали песнями. Вообще поэзия Светлова ориентирована не на зрительный, пластичный образ, а на музыкально-слуховой. Если во многих стихотворениях Багрицкого, например, запечатлено то, что он в этот момент видит, то у Светлова — то, к чему он прислушивается. «Девушка наша» в «Каховке» окутана воспоминаниями — образ ее насыщен дорогими поэту чувствами. Поэт вовсе не взывает к нашему зрительному воображению, даже рисуя конкретный предмет, а приглашает почувствовать его эмоциональный смысл.

Характерный пример из послевоенной поэзии Светлова:

О, сколько мной уже забыто,Пока я шел издалека!Уже на юности прибитаМемориальная доска.

Конечно, главное здесь — запас чувств: грустное сожаление об ушедшей молодости, любовь к ней, юмор… Поэт «поймал» очень отдаленную, неожиданную ассоциацию (невозвратимость юности — мемориальная доска) и тем самым обострил и усилил впечатление.

Но вернемся к поэзии 30-х годов.

Светлов посвящает стихи героям трудового фронта («Под Москвой» — о героях-метростроевцах, «Мария Демченко» и др.). Среди героев поэта — открыватели новых трасс, легендарные челюскинцы, первые женщины-летчицы («Полина Осипенко», «Возвращение», «Льдина плывет»). К сожалению, эти стихи нередко отличаются однообразием, — в поэзию проникает риторика.