Придётся пережить и это. Постепенно за этот год Гертруда ко многому привыкла.
К тому, что рядом нет по-настоящему близкого, родного человека, перед кем можно было бы излить душу. Что друзья, которые ещё вчера клялись ей в вечной любви и преданности, стали вдруг враждебно настроены против неё и Адель. Ладно, она сама. Но дочь… в чём та провинилась? Разве она хочет крови, развязывает глупые войны, не ведя счёт бесконечным потерям? Сжигает дома бедняков, обирает их налогами и сажает в остроги?
В минуты нахлынувшего отчаяния Гертруда повторяла про себя: за нами благое дело. Те, кто настроен враждебно против нас, не ведают, что творят. С нами Святой Лука. Он нам поможет. Нужно помнить о цели. Победа будет за нами.
Становится легче, но ненадолго. До очередного косого взгляда в сторону её или Аделины. До тихого и злого перешёптывания за спиной о том, какую подлость она совершила, сойдясь с предателем и негодяем.
Словно у неё был выбор. Хотя, говорят, выбор есть всегда…
— Ты заставляешь меня слишком долго ждать, душа моя, — гнусаво протянул величайший из королей, томно откинувшись на спинку кресла, обитого красным бархатом.
— Признайся, гадкая девчонка, совсем не скучала по своему господину? — Артур прищурил свои маленькие глазки цвета пасмурного осеннего неба.
Верный признак, что он ею недоволен. А этого допускать никак нельзя.
— Конечно, скучала, — Гертруда склонила тёмную головку в знак приветствия, опуская взгляд, чтобы король не заметил в нём на секунду промелькнувшего отвращения.
Подошла поближе, сделав над собой очередное усилие, осторожно коснулась губами гладкой щеки.
Мастер-брадобрей успел с самого утра поработать над жидкой растительностью повелителя, слабо пробивающейся над узкой верхней губой и на вечно бледных дряблых щеках.
От его кожи пахло пеной для бритья и свежестью. Но Гертруде стоило больших усилий это прикосновение.
Неподвижные, как у змеи, холодные серые глаза оказались совсем рядом с лицом Гертруды. Артур смотрел так, словно читал все мысли, вихрем проносившиеся в её хорошенькой головке.
— Врёшь, но всё равно приятно, — промурлыкал себе под нос, закрывая веки и прижимаясь ледяными губами к её губам.
Стараясь не выдать нервную дрожь, всегда появлявшуюся в теле после таких поцелуев, Гертруда опустилась к нему на колени, положила руку на плечо.
— Как отдыхал мой господин? — спросила, нежно проводя узкой ладошкой по ненавистной сутулой спине.
— Неплохо, — ответил тот, не разлепляя век.
— Было бы гораздо лучше, если ты пришла ночью ко мне…
— Я хотела, — она поцеловала его в шею, прямо в кадык, который столько раз мечтала перерезать кинжалом.
Она не жаждала вида крови, фонтаном брызнувшей бы из тонкой шеи врага. Наверняка чёрной по цвету. Она просто представляла себе народ, освободившийся от своего мучителя. Народ, который сможет вздохнуть, наконец, спокойно. Жить, трудиться на мирной земле, растить хлеб, разводить скот и ничего не бояться.
— Но поздно вечером во дворе было так шумно…
— Это я готовил своих солдат к наступающей атаке, — хвастливо ответил Артур.
— Мои воины должны быть как следует подготовлены. А кто может подготовить их лучше, чем я?
— Ты прав, как всегда, мой король. Так вот. У меня разболелась голова, пришлось выпить успокоительный отвар. Потом не заметила, как заснула. Ты же знаешь, как крепко я сплю после него.
— Так не пей, — раздражительно проворчал Артур, резко открывая глаза и нетерпеливым движением руки смахивая её с колен.
— Мне нужно, чтобы ты всегда была рядом, если понадобишься. Кажется, я слишком тебя разбаловал, много стала себе позволять.
— Как скажешь, — Гертруда склонила голову в знак раскаяния.
— Вели подать мне завтрак и позвать дежурного охранника. Хочу знать, спокойно ли прошла сегодняшняя ночь.
«Жалкий дурак, а как боится за свою жизнь», подумала она с ненавистью, поспешив немедленно исполнить его указания.
Прошлый вечер прошёл непросто.
После ужина мужчины переместились в кабинет короля, где долго о чём-то говорили, разрабатывая очередную военную стратегию.
Когда все разошлись, Гертруда тоже туда заглянула. Она нашла на столе разложенные карты с помеченными чернилами местами для нападения на Хитрых Лисиц. Там же лежал листок со списками закупленного оружия и отрядами воинов, отправляемых на штурм чужого государства.
Она срисовала карты и переписывала списки, когда за дверью послышались чьи-то шаги.
Секунда, и Гертруда оказалась в укрытии бархатных штор, замирая от страха и пытаясь не чихнуть от пыли, покрывшей портьеры.
Вот и надейся на исполнительность прислуги! Интересно, эти шторы стирают когда-нибудь?
В кабинет заглянул Артур.
Совещание с Мором и Эдгаром прошло, но что-то не давало королю покоя. Сквозь плотную ткань портьер ей не было видно, что он делает. Но она точно знала, что это он. Уже научилась распознавать его по шагам.
Страшно представить, что будет, если он её здесь обнаружит.
И как же трудно не чихнуть, находясь среди такой пыли…
Но вот Артур, пошелестев бумагами, кажется, стал уходить.
Его шаги всё удалялись, и Гертруда смогла вздохнуть свободно, не удержавшись, звонко чихнула, едва за королём закрылась дверь.
… Гертруда неспроста назвала Артура дураком.
Во всём королевстве не было человека, не знавшего о недалёком уме правителя. Недалёком, но, вместе с тем, хитрым и изворотливым. А это страшная смесь.
Отец отказался от него ещё при рождении. Едва увидел сморщенный красный комочек, слабо попискивающий в пелёнках, брезгливо спросил у жены:
— Это и есть мой наследник? То чудо, которым ты обещала меня осчастливить?
— Он только что родился, — слабым голосом оправдывалась измученная родами супруга.
— Вот увидишь, немного подрастет, станет гораздо симпатичнее.
Но словам матери не суждено было сбыться. Чем старше становился их ребёнок, тем понятнее было для окружающих: помимо отталкивающей внешности, у мальчика имелся ещё один недостаток. Он был слабоумен. Поэтому поздно начал говорить и ходить. Настолько поздно, что отец, отчаявшись, отрёкся от него. Изгнал из дома жену и «ублюдка». У него, уважаемого всеми виконта, не могло быть такого сына. Супруга, раз нагуляла, пусть сама расплачивается за свои грехи. Он даже не побоялся гнева тестя, барона Эдгара, тесно водившего дружбу с самим королём Генрихом. Честь и доброе имя оказались для него в тот момент дороже жизни.
Матери Артура ничего не оставалось, как вернуться в родной дом. Её отец, барон Эдгар, был в ярости. Он не пожелал брать позор бедняги на себя.
… Рано потеряв супругу, Эдгар сам вырастил дочь. По своей жёсткой натуре ему было несвойственно проявлять чувств к близким ему людям. Едва девушка достигла возраста невесты, как барон тут же поспешил с ней распрощаться, выдав замуж за бедного, но очень гордого виконта. С того дня их общение прекратилось. Он не нанёс дочери с зятем ни одного визита. Без его приглашения те не навещали родственника в ответ.
… — Возвращайся к мужу вымаливать прощение, — приказал дочери Эдгар.
Та знала, спорить с отцом бесполезно. Молча повернулась, прижимая сына к груди, стала перешагивать порог отцовского дома, запнулась и упала на землю. При этом ударилась головой и на какое-то время лишилась сознания. Пришлось затаскивать её обратно в дом.
Дед Артура с трудом разжал пальцы дочери, судорожно стиснувшие её ребёнка. Взял на руки странно притихшего мальчишку. Маленькие глазки уставились на него не мигая. Странный малыш. И совсем не напугался, когда мать упала вместе с ним.
— Ты кто? — спросил ребёнок и вдруг засмеялся.
— Кто… кто… — еле выговаривал он сквозь идиотский смех.
— Вот дела… — только и смог сказать дед.
— Мальчишка, кажется, не очень-то здоров.
Так он познакомился со своим внуком, будущим королём Артуром. Правда, дедом почувствовал себя не сразу. На это Эдгару понадобилось время.