Девушка почувствовала на себе пристальный взгляд Бака.
— Ну и что же, по-твоему, мы должны делать с этим индейцем? — спросил он.
Удивленная неожиданным вопросом, Пьюрити сказала:
— Пусть лежит в фургоне повара.
— Я не собираюсь его выхаживать! — Седые волосы Пита развевались, придавая ему почти комический вид. — Ведь он может поправиться, и однажды утром я проснусь, а он приставит мне нож к горлу!
— Раненый пробудет с нами недолго. Вряд ли за это время он успеет причинить нам много хлопот. Мы оставим его в ближайшем городе или первом же, какое попадется нам на пути, представительстве индейцев.
— Я сделал для него все, что мог! Незачем брать его с собой. Выживет, значит, так тому и быть. Если же нет… — Не закончив последнюю фразу, Пит равнодушно пожал плечами.
Все остальные согласно закивали, Пьюрити молчала. «Бездушие? — подумала она. — Отнюдь нет». Среди ее спутников не было человека, которому в прошлом не приходилось бы иметь дело с индейскими бунтами. Что же до нее самой… Пьюрити коснулась пальцами кровавого пятна на рубашке — она успела убедиться, на что способен этот тип.
Холодная дрожь пробежала по спине девушки, но она твердо сказала:
— Он будет лежать в фургоне повара.
— Я уже сказал тебе, что не собираюсь с ним нянчиться!
Пропустив мимо ушей заявление Пита, Пьюрити окинула присутствующих непреклонным взглядом и произнесла всего три слова:
— Вы меня слышали.
Он чувствовал себя скверно. Каждый вздох причинял боль. Спина горела, слабость была такая, что нельзя было приподнять голову. Однако мозг восстанавливал недавние события.
Женщина. Светлые волосы, светлые глаза, светлая кожа… Враг.
Он шел по следам, которые привели его прямо к ней. Спросил, что с ним случилось. Она не ответила.
Боль снова охватила его.
Попытался приоткрыть глаза. Увидел, что лежит в фургоне. Бросил взгляд на ночное небо и услышал голоса, доносившиеся от бивачного костра. Он хорошо их помнил…
Вряд ли он протянет ночь…
Незачем брать его с собой. Выживет, так тому и быть. Если же нет…
Вдруг он уловил звук позади, и тут же снова закрыл глаза.
Кто-то направлялся в его сторону. Послышалось приглушенное ворчание:
— Будь я проклят, если сам понимаю, почему за это взялся… — Затем голос прозвучал у самого уха: — А ну, открой глаза! Тебе меня не одурачить. Я знаю, что ты не спишь. Принес тебе немного бульона, который сам приготовил. Тебе лучше поесть сейчас, потому что в другой раз я не вернусь.
Он узнал этот голос.
Незачем брать его с собой. Выживет, так тому и быть. Если же нет…
Он открыл глаза.
— А теперь открой рот, и поскорее. Мое терпение на исходе.
Он не отказался от предложенной еды, понимая, что необходимо восстановить силы. Делал глоток за глотком, несмотря на слабость.
— Уже закончил, а? Возможно, ты не так уж плох, как я думал. — Взгляд маленьких глаз незнакомца был прикован к нему. — Как тебя зовут, индеец? Из какого ты племени?
Он не ответил.
— Не притворяйся глухим! Со мной это не пройдет. Я знаю, что ты понимаешь меня. Я спрашиваю: как тебя зовут?
Он продолжал молчать.
— Проклятый дикарь!
Еще один звук. Еще одно лицо. Женщина.
— Что здесь происходит, Пит?
Я услышала твои крики.
— Этот чертов индеец… Он дал мне покормить себя, что верно, то верно, но не желает отвечать ни на какие вопросы.
— О чем ты его спрашивал?
— Спросил, как его зовут и из какого он племени, чтобы мы хотя бы знали, кого искать!
Лицо женщины склонилось над ним. Она обратилась к нему:
— Как твое имя, индеец? Ты ведь из племени кайова, не так ли?
— Говорю тебе, он не скажет ни слова!
Нет, ей он скажет. Он хотел, чтобы эта женщина знала его имя, чтобы оно навсегда осталось у нее в памяти.
Однако язык его отяжелел и губы отказывались подчиняться. Ему стоило огромного труда их разомкнуть.
Она заметила усилия раненого и наклонилась ниже.
Он вспомнил, что следы привели прямо к ней, и ненависть вспыхнула с новой силой.
Собрав последние силы, он ответил:
— Мое имя… Бледнолицый Волк. Ты еще вспомнишь обо мне…
Мрак окутал его.
Его звали Бледнолицый Волк. И он ненавидел ее. Пьюрити, потрясенная, отошла от индейца.
— Проклятый дикарь! Он пытался убить тебя, ты, в конце концов, спасла ему жизнь, а он смотрит на тебя так, словно уверен, что в следующий раз не промахнется! — С разгоряченным от гнева лицом Пит добавил: — Не важно, кто из нас босс, сейчас приказы отдаю я. Ты немедленно покинешь фургон и не появишься здесь до тех пор, пока нам не удастся сбыть его с рук!
— Пит, я…
— Не спорь со мной, а слушай, что тебе говорят! Я заметил, с какой враждебностью смотрел на тебя этот индеец. Он уже представляет, как снимает твой скальп!
— Пит, он же…
— Ты совсем не слушаешь меня! Речь идет о твоей жизни! Стэн задаст мне хорошую взбучку, если я тебя не образумлю, а коли с тобой что случится, он с меня живого снимет шкуру! Не подчинишься — я пойду к Баку!
— Можешь идти к Баку, если тебе угодно.
— Что ж, я так и сделаю!
— Но в этом нет необходимости.
— Что-о?
— Тебе незачем это делать, потому что ты был совершенно прав.
— Вот как?
Заметив настороженность во взгляде Пита, Пьюрити добавила:
— Я сделаю все так, как ты хочешь. Буду держаться в стороне, пока мы не избавимся от индейца, если только дашь мне слово.
— Что я должен тебе пообещать?
— Что будешь постоянно заботиться о нем.
— С какой стати я должен с ним возиться, если он…
— Обещай мне, Пит.
— Но…
— Обещай.
— Ладно! Буду заботиться, как о невинном младенце! А теперь убирайся отсюда и не возвращайся до тех пор, пока мы от него не отделаемся!
Скрепив их соглашение коротким кивком, Пьюрити проскользнула в заднюю часть фургона и остановилась у самого выхода, чтобы бросить последний взгляд на лежащего без сознания индейца.
Пит прав. По каким-то неясным причинам этот человек ненавидит ее.
Уже стемнело, когда Пьюрити переступила порог кабинета доктора. Три долгих и трудных дня прошли в пути до ближайшего города, и все это время индеец был между жизнью и смертью. Девушка побеседовала с местным шерифом, и Бледнолицый Волк в полубессознательном состоянии был передан на попечение врача. Довольные, что наконец избавились от него, погонщики отметили это событие в салуне, после чего возвратились к стаду.
Девушка же задержалась, решив навестить раненого.
На улице царила обычная вечерняя суета, в комнате же, где лежал индеец, было очень тихо.