мне ненавистно, что я вижу эту боль в ее глазах. Она хочет получить ответы, но у меня их нет, и это убивает меня.
— Я думала, что сделала его счастливым.
Положив пакет со льдом на прикроватный столик, я поворачиваюсь к ней и, обхватив ее лицо руками, заявляю:
— Я обещаю тебе, что сделаю все возможное, чтобы дать тебе ответы. Мы найдем его.
— А что, если он не хочет, чтобы я его нашла?
— Не имеет значения, чего он хочет. Это не его выбор.
Это не та женщина, которую я знаю. Она — нечто совершенно иное. Возможно, она притворялась, чтобы обмануть меня, но у нее всегда был смелый характер, который человек не может подделать. Под ложью эта часть ее была реальной, но теперь она потерялась где — то внутри ее изнасилованного тела.
Она делает небольшой болезненный вздох, когда перемещает свое тело.
— Почему бы тебе не принять горячую ванну?
— Какой в этом смысл? Гниль есть гниль.
— Чушь собачья, — огрызаюсь я в ответ. — Гниль причинила тебе боль, но не забрала тебя. И я предложил ванну, чтобы облегчить твою боль, а не для того, чтобы очистить тебя.
Мои слова — полуправда, я действительно хочу очистить ее. Очистить всю грязь от мешка с дерьмом, который сотворил это с ней. Я хочу стереть его с ее кожи, потому что меня тошнит от этой мысли. Я хочу, чтобы она была покрыта мной, в моем запахе, с моими руками по всему ее телу. Я хочу, чтобы у нее был мой вкус, мой запах. Это дикая потребность пометить ее как мою. Владеть ею, каждой ее частичкой.
Притянув ее к себе, я прижимаюсь губами к ее губам, нежно целуя, когда мне действительно хочется поглотить ее, но она слишком хрупкая. Ее дыхание на моем языке вызывает дрожь в моих венах, заставляя мой пульс ускоряться. Требуется контроль, чтобы не сбросить ее вниз, раздвинуть бедра и не погрузить мой член глубоко в нее. Я хочу трахнуть ее так сильно, чтобы она почувствовала меня всеми костями.
Я заставляю себя отступить, обхватив ее шею руками, и делаю глубокий вдох, который медленно выдыхаю.
— Я скучала по твоему вкусу во рту, — говорит она, и эти слова не очень помогают мне успокоиться.
— Я хочу большего, чем просто вкус во рту, но я не могу позволить себе быть таким эгоистичным с тобой прямо сейчас. Я не смогу контролировать себя, и я просто причиню тебе боль.
Встав с кровати, я иду, чтобы набирать ванну, прежде чем вернуться к ней.
— Дай мне свои руки, — говорю я ей, а затем помогаю ей встать на ноги. — Подними руки.
Двигаясь медленно, я раздеваю ее, осторожно, чтобы не причинить ей боль. Я быстро снимаю одежду, когда она обнажена, отношу ее в ванную комнату. Я первым залезаю в ванну, а затем придерживаю ее, помогая ей войти в воду. Она сидит между моих ног, прислонившись спиной к моей груди с гримасой боли.
На ее тело трудно смотреть. Синяков достаточно, чтобы моя кровь закипела. Это скручивает мои внутренности в приступе бурных эмоций. На ее левой груди есть зазубренный след от укуса, который я не заметил вчера вечером, когда обрабатывал раны.
— Что? — спрашивает она, глядя на меня. — Что случилось?
— Что ты имеешь в виду?
— Твое тело напряглось.
— Прости… я просто… — начинаю я, пытаясь подобрать нежные слова.
— Что?
Но нежность дается мне нелегко, поэтому я говорю честно.
— Я хочу убрать все эти следы. Все те, что не от меня.
— Я всегда буду отмечена чьим — то прикосновением. Я всегда была такой.
— Я бы все отдал, чтобы забрать их, — говорю я ей, зная теперь, что шрамы на ее спине и запястьях появились от рук ее приемного отца.
— Ты не можешь сделать из меня того, кем я не являюсь, понимаешь?
— Ты не моя благотворительная организация, если ты это имеешь в виду, — раздраженно огрызаюсь я.
— Была ли я когда-нибудь? Даже в самом начале?
— Нет. Ты никогда не была женщиной, которую я жалел.
— Если не жалость, то что?
— Нет простого ответа. Я не понимаю ни тебя, ни твоих рассуждений о том дерьме, которое ты натворила. Все, что я знаю, что я, должно быть, сумасшедший, раз люблю тебя, потому что, черт возьми, я действительно люблю тебя. Я пытался не делать этого, я боролся с этим, но я не могу остановиться.
— Но как насчет того, что ты сказал вчера вечером? Ты все еще ненавидишь меня?
— Да.
Она опускает глаза, но я возвращаю ее к себе, говоря:
— Я люблю тебя, Элизабет.
— Это правда?
— Конечно, ведь я убивал ради тебя.
Глава 3
Элизабет
Его слова, его правда, они могут напугать некоторых людей, но мою дряхлую душу они успокаивают. Это правда — он убивал ради меня — и я тоже убивала ради него. Я убила Пика, когда думала, что он убил Деклана. И это убийство, которое я каждый день хотела бы вернуть назад. Но я не могу. Единственный способ заполучить Пика — это обман моего разума.
Но, если не считать Пика, я была в доле секунды от того, чтобы убить Ричарда прошлой ночью, и все это было бы ради Деклана. В каком — то извращенном смысле — это должно было стать моим подарком ему. Чтобы избавить мир от человека, который забрал мать моего любимого. Деклан, однако, не позволил мне нажать на курок — он сделал это для себя, лишив меня удовольствия. Я хотела этого эгоистично, но если Деклан и заслуживал одного убийства, то именно этого.
Глаза Деклана впиваются в мои, и я знаю, что задела за живое, усомнившись в его любви ко мне.
— Прости, — говорю я ему, проводя руками по его рукам, которые напряжены вокруг моей шеи.
— Я всегда был честен с тобой.
— Я знаю. Я не хотела пренебрегать твоими словами.
Его хватка ослабевает, когда он расслабляется, прислоняясь плечами к задней стенке ванны.
— Мне трудно все это переварить, — добавляю я.
— Тогда поговори со мной. Не держи это в себе.
Деклан показал свои чувства на прошлой неделе, когда я прочитала досье на мою мать. Он ясно дал понять, что хочет, чтобы я справилась со своими чувствами, вместо того чтобы прятать их и запирать, как я делала всю свою жизнь. Я обязана ему всем, о чем бы он меня не попросил, из — за всего, что я ему