я никогда не откажусь от того, к чему всегда стремилась.
Со слезами, стекающими по моему лицу в непрерывном потоке боли, я мучительно задыхаюсь от горя маленькой девочки, потерянной внутри меня:
— Я хочу к отцу.
В два быстрых шага Деклан оказывается на полу рядом со мной, обнимает меня, укачивает, успокаивает и клянется сделать все возможное, чтобы найти его.
Прижимаясь к нему, я принимаю все утешение, которое он дает, и пытаюсь впитать больше, сжимая его крепче и вдавливая пальцы глубже в его кожу. Если я причиняю ему боль, он этого не показывает, поэтому я закрываю глаза и забираюсь к нему на колени, как ребенок.
Я снова открываю глаза, от полностью поднявшегося солнца глаза щиплет, и мои щеки горят от соли. Я все еще в объятиях Деклана, и мое тело болит не только от того, что я в таком положении, Бог знает сколько времени, но и от пыток последних двух дней, проведенных в плену.
— Мне больно.
Деклан встает и поднимает меня с пола, прежде чем положить на кровать. Он нависает надо мной, оглядывая мое избитое лицо и тело глазами, полными ярости и жалости.
Выражение его лица раздражает меня.
— Не надо, — говорю я.
— Что?
— Смотреть на меня вот так. Будто тебе меня жалко.
— Я беспокоюсь о тебе. Это все.
Затем он протягивает мне обезболивающее, которое я кладу в рот.
— Я не понимаю. Я ничего из этого не понимаю.
— Я тоже не понимаю. Но в последнее время ты через многое прошла, так что я не думаю, что твой разум способен к ясности. Как и мой. Так что давай сосредоточимся на чем — то одном, хорошо?
— Все, на чем я могу сосредоточиться — почему лицо моего отца на экране, когда его не должно быть. Не знаю, радоваться мне или злиться, — говорю я ему. — Почему он не хотел меня?
Деклан не отвечает, притягивая меня к себе. Я пытаюсь бороться с туманом от таблеток, который подкрадывается, но мои глаза тяжелеют, когда Деклан тихо шепчет мне на ухо, убаюкивая меня успокаивающим:
— Шшш, дорогая. Я позабочусь о тебе. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти ответы.
И пока я цепляюсь за его слова, я сдаюсь, делая глубокий вдох, прежде чем погрузиться в сон.
Деклан
Я обнимаю Элизабет, она дрожит во сне. Мой разум превратился в чертов лабиринт, когда я закрыл глаза и попытался переварить последние сорок восемь часов. Это невыполнимая задача, поскольку видения мчатся наперегонки с сотней новых откровений и тысячью новых вопросов. Единственное, что я знаю, это то, что я боюсь, что не смогу удержать Элизабет от полного психического коллапса.
Ее лицо — это полотно синяков, рубцов и рваных ран, которые иллюстрируют изнасилование и пытки, через которые она прошла. Мне больно сознавать, что я играю свою роль, что некоторые из этих ран были нанесены моими собственными руками, а другие были нанесены потому, что я не смог защитить ее от этого придурка, Ричарда, человека, которого я убил.
Я даже не колебался, когда всадил ему пулю в голову после слов Элизабет, что он убил мою маму. Тот факт, что я могу так легко убивать, пугает меня до чертиков. Это мрачное чувство — бояться самого себя. Теперь я знаю, что способен на все. Я чудовище, созданное этой женщиной, чье тело обернуто вокруг моего.
Я хочу объяснений, как и она. Кто такой Ричард? Откуда он знал мою маму? Почему он убил ее? Какую роль во всем этом играет мой отец? Я хочу знать. Я хочу понять, но, как бы я ни был неуправляем, она более изменчива, чем я. Ей нужна сила, поэтому я должен отбросить все, что преследует меня сейчас, и сосредоточиться на ней.
Когда ее дыхание выравнивается, я выскальзываю из постели и позволяю ей отдохнуть, ее тело отчаянно нуждается в этом. Я останавливаюсь, прежде чем выйти из комнаты, и смотрю на Элизабет, лежащую в моей постели, когда волна удовлетворения и гнева накатывает на мою кожу приливной волной. Она сбила мой контроль с его оси, и мне нужно вернуть его на место, чтобы она была в безопасности — чтобы убедиться, что больше ничего не произойдет без моего разрешения.
Глава 2
Деклан
— Господи, — вздрагивает Лаклан, когда я захлопываю двойные двери в библиотеку, закрывая нас от остального дома.
Повернувшись к нему спиной, мои руки крепко сжимают дверные ручки в слабой попытке контролировать свое смятение. В моих костях бунт, от которого меня бросает в холодный пот. Отодвинувшись, чтобы слегка приоткрыть двери, я снова захлопываю их, кряхтя, ударяя ладонью по старому красному дереву.
— Что я могу сделать? — спрашивает Лаклан с другого конца комнаты.
Вереница ответов заполняет мою голову и обвивается вокруг шеи затягивающейся петлей. Я не могу говорить, думая об Элизабет наверху, в наркотическом сне. Видения с того момента, как я нашел ее прошлой ночью, мелькают перед моими глазами в ярких деталях. Ее обнаженное и окровавленное тело, синяки и рваные раны между ног от того, что этот придурок сделал с ней, вызывают кислую желчь, которую я изо всех сил пытаюсь проглотить.
Все, что я хотел дать ей, когда она проснулась этим утром, — это как можно больше покоя, но вместо этого я наблюдал, как ее мир погружается в еще больший хаос. Хаос ей не нужен. Я беспокоюсь, что она недостаточно сильна духом, чтобы справиться с хаосом.
— Деклан.
Я поворачиваюсь и смотрю на своего друга, благодарный, что он остался на ночь и сейчас здесь, потому что я никак не мог разобраться в своих безумных мыслях самостоятельно, не разбивая кулаками стены и не разрушая этот дом в неистовой ярости.
— Как она? — спрашивает он.
— Спит.
Это слово задыхается, когда оно выходит. Я подхожу к дивану и сажусь, опустив голову, уперев в сжатые кулаки. Слышно мое хриплое дыхание через нос. Я не позволю Элизабет увидеть это. Она должна верить, что я полностью контролирую ситуацию и что со мной она в полной безопасности.
— Как она на самом деле? — он настаивает на более детальном ответе, чем тот, что я ему только что дал.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с его обеспокоенным взглядом, когда он садится по другую сторону кофейного столика.
— Она не в порядке.
Я не буду вдаваться в подробности с Лакланом, потому что то, что принадлежит ей, принадлежит мне и никому другому.
— Послушай, то, что