— Вы должны вести себя хорошо, — внушал он девочкам, сомневаясь, что успех зависит от их хорошего поведения. «Только без детей!» — фыркнула предыдущая хозяйка, как будто он привел целую ораву детишек. Но Арман слышал, что из души ее рвется крик: «Только не иностранцы!» Он видел ее подозрительный тревожный взгляд и понимал, что его выдают и покрой костюма, и блестящие европейские туфли, и иностранный акцент. Все это отпугивало бруклинских домохозяек, сдающих комнаты. И еще, наверное, то, что он был одиноким мужчиной с двумя детьми. Женщины понимают, что дети без женского присмотра создают домохозяйке немало хлопот.
Так что дело было не в самих детях, хотя не мешало бы им быть послушными и воспитанными. Но иные хозяйки посматривали на них благосклонно. Голубоглазая Ви со светлыми косичками, в которые она умела сама вплетать ленты, выглядела ангелочком, а чернокудрую и черноглазую Мартину женщины называли куколкой.
Они поднялись по деревянным ступенькам. Арман нажал кнопку звонка и начал нервно переминаться перед окрашенной охрой дверью.
Открыла увядшая женщина в очках в светлой оправе. Платье унылого цвета и скверного покроя висело на ней, как на вешалке.
Он показал вырезанное из газеты объявление. — Миссис Мэрфи? Я Арман Нувель, хотел бы снять у вас комнаты.
Она молчала, и он увидел, что она заглядывает ему за спину. — А это мои девочки, Ви и Мартина.
— Рада вас видеть, — пробормотала она.
Он улыбнулся, глядя в ее серые с намеком на голубой цвет, словно много раз стираная голубая тряпка, глаза.
— Заходите, пожалуйста, — сказала она апатично.
Он последовал за ней, глядя на ее безвкусные белые мягкие туфли — обувь медсестры или сиделки. «Пожалуй, на этот раз выгорит», — решил он и приободрился. Эту женщину он сумеет расположить к себе.
Находящаяся прямо напротив входной двери деревянная лестница со щербатыми ступеньками вела на второй этаж. Миссис Мэрфи повернула направо и провела Армана в гостиную.
Он вздрогнул — воспоминания четырехлетней давности ожили в памяти. Мещанская обстановка точь-в-точь соответствовала вкусу его второй жены, женщины, которая пыталась убить его дочь.
Вышитая золотой нитью салфетка с кисточками на пианино, на ней — китайские кошечки, изгибающие спину, стеклянные слоники и яркие лубочные картинки, изображавшие мадонн. По всей комнате были расставлены дешевые безделушки, гордо красующиеся на видных местах, словно бесценный антиквариат.
— Садитесь, пожалуйста, — предложила миссис Мэрфи, показывая на софу — уродливую светло-зеленую громадину, покрытую подушками с изображениями котят и щенят. Когда он сел, хозяйка опустилась на противоположный конец софы, на максимальном расстоянии от Армана. Девочки плюхнулись в кресла.
— Чем вы занимаетесь, мистер Нувель?
Арман наклонился: она говорила тихо, а он с детства страдал нервной глухотой, понимая речь собеседника, если ясно видел его лицо и мог следить за движениями губ. Женские голоса он слышал хуже, чем мужские, и английскую речь разбирал по движениям губ с напряжением.
— Духи, — ответил он. — Я парфюмер, делаю духи.
— О! — домохозяйка не догадалась, что Арман плохо слышит; когда он придвинулся, румянец бросился ей в лицо. — Я не знала, что этим занимаются мужчины.
Она вообще ничего не знала о духах. Они были так же недоступны ей, как орхидеи или шампанское. Даже их названия — «Мой грех», «Радость» и другие непонятные ей французские слова — звучали как таинственные послания из другого мира, где все богаты и элегантны.
— Во Франции все парфюмеры — мужчины.
— Вот как, — отозвалась она, чувствуя, что лицо ее охвачено жаром. — Вы из Франции!
Он кивнул.
— А где ваша жена, мать девочек?
— Умерла… — Он сложил ладони, изображая гробницу.
— О, извините…
— Ничего, — сказал он мягким, но решительным тоном, желая прекратить расспросы.
Она поняла и начала рассказывать о себе: — Я вдова. Дети взрослые, я с ними почти не вижусь…
— Это печально, — посочувствовал он, возликовав в душе. Одинокая старомодная женщина скучает без детей, заинтересовалась им — это он улавливал безошибочно. Что может быть удачнее?
— А чем вы занимаетесь, миссис Мэрфи? — спросил он вежливо. Арман слышал, что в Америке принято расспрашивать о работе.
— Я веду дом, у меня четыре жильца. Кроме того, я ухаживаю за престарелыми больными, несколько часов в день… — Она остановилась, боясь ему наскучить.
— О, какая вы добрая женщина, мадам. Ваша работа благородна, вы делаете доброе дело… — Он верно догадался по ее туфлям об ее унылой жизни при лежачих больных с искалеченными артритом суставами, возне с подкладными суднами и т. п.
— Да, наверное, вы правы, — удивленно отозвалась она.
Она сняла очки и несколько мгновений пристально смотрела на него, потом скромно опустила глаза. — Не хотите ли чашечку кофе? А детям шоколад с молоком? — спросила она с запинкой.
— О, вы слишком добры, слишком добры, — вкрадчиво прошептал Арман, вставая вслед за ней с софы. Он заметил, что движения ее некрасивы и лишены женственности. Он снова почувствовал прилив уверенности: его обаяние подействует на этот раз.
Идя на кухню, Френсис Мэрфи, удивлялась самой себе — прежде она никогда не угощала постояльцев. Но этот мужчина произвел на нее впечатление. В нем что-то было… Рот, выдающий повышенную чувственность, с тонкими длинными губами; сильные скулы; скрытый огонь во взгляде. Его близость во время разговора… Она ощущала запах лаванды, исходящий от маленького платочка в верхнем кармане его строгого европейского костюма, такого необычного и элегантного.
Дрожащими руками она поставила чайник. Если он останется, она сдаст ему комнату Юргенса… Романтическое воспоминание юности… Рассказы Юргенса о снежных пиках Альпов, золотистые волоски на его запястьях… Если этот элегантный человек поселится в комнате Юргенса, она будет заходить к нему… Френсис закрыла глаза и улыбнулась.
Когда она вошла в гостиную, Арман встал и взял поднос из ее рук. Он глядел на нее, пока она, взмахнув ресницами, не опустила глаза.
Они в молчании выпили кофе; девочки вполне прилично вели себя за столом, занятые шоколадом.
— Хотите посмотреть комнаты наверху? — решительно сказала Френсис Мэрфи.
Он улыбнулся про себя: дело сделано, комнаты за ним. Теперь еще надо попросить ее отсрочить выплату положенного двухмесячного аванса. Таких денег у него не было, а переехать надо было немедленно — пребывание в отеле съедало остатки его скудных ресурсов. И надо надежно устроить девочек, чтобы отправиться на поиски работы. Он больше не мог справляться с ними один — это были адские муки и тяжкие оковы.