заметил. Здешний бы ни один со мной разговаривать не стал. Зна-а-ают! — довольно протянул незнакомец. — Но сказать по совести, сочувствовать мне человек вообще впервые взялся. Я имею ввиду, не только в этой дыре, а за всю мою жизнь.
В это время далеко наверху, у выхода из пещеры послышался шум, топот, появились факелы.
— О, всполошились! — проворчал зверь. — Забегали. Да уж, давно я не пугал их своим голосом. Всё чаще наоборот, гости мои голос подавали.
Алька озабоченно вгляделся в дальний край ямы. Люди столпились там и пытались, не рискуя спускаться, издали разглядеть, что же такое странное происходит внизу.
— А они тебе ничего?… Не этого?
— Ты что, опять? — незнакомец фыркнул.
— Ну, боязно всё-таки. Ты на цепи. Вдруг чего?
— А пусть попробуют, — он приложил один палец к шее под челюстью, и голос его вдруг загрохотал трубным басом, слышным не только по всей яме, но далеко даже за пределами пещеры. — Только суньтесь сюда, мерзоты! До самого горизонта кишки распущу!
Алька кивнул. Сразу верилось, что этот — может. И поселенцы наверху тоже, поверив, отпрянули. Но всё равно заспорили, не скинуть ли вниз кого-то из рабов для разведки.
— Странный ты, — неожиданно проговорил пленник прежним, вполне спокойным тоном. — Как хоть тебя звать-то?
— Алька.
— Алька? Странное имя.
— Оно не настоящее. Один дед так назвал, когда меня нашёл. С тех пор на Альку и отзываюсь.
— Тогда иди сюда, Алька, садись рядом. Да иди, не бойся, я сытый!
* * *
— Ты уверен, что это была рысь?
Он еще раз проделал этот фокус, от которого у Альки каждый раз перехватывало дух. Протянул руку к костру и пошевелил угли.
Впечатляло всё. В первую очередь, что тонкая рука собеседника, тоже полностью бронированная хитином, имела два локтя и раскладывалась в нужный момент, как лапа богомола. В развёрнутом виде такой рукой можно подобрать с земли упавшую монету, не замедляя шага.
В сложенном положении длинная узкая кисть плотно прилегала к предплечью, а ловкие многосуставные пальцы выступали вперед примерно на длину человеческих. Необычное строение конечностей трудно было заметить, руки существа выглядели обычными мощными когтистыми лапами.
И, конечно же, не менее впечатляло, что угли в костре незнакомец ворошил прямо пальцем. А перед этим зажёг костёр, просто плюнув на камни. Кстати, вместо углей в огне светились сейчас именно эти камни…
— Так что, точно рысь? Не волк и не лев?
— Ну что я, рысь от волка не отличу? Или от льва?
— Ну мало ли. Может, со страху перепутал.
— Нет, это была именно рысь. Да, размером с телегу, но точно рысь!
— Плохо. Значит, далеко ушла. Тяжело будет сыскать.
— Ты что, искать её собрался? Зачем? Я вот еле ноги унес, и еще раз встречаться с таким чудищем нет никакого желания.
— Тут дело, во-первых, личное. Во-вторых — принципиальное. Я очень сильно прокололся, войдя в эту деревню. Нехорошо прокололся. И должен исправлять свои ошибки.
— А поконкретнее?
— Поконкретнее? Я расслабился. Утратил осторожность. Слишком привык, что в этом глухом углу практически нет достойных противников. Считал, что мне нечего бояться, а кое-кому только это и было нужно.
— Полагаешь, за тобой охотились целенаправленно?
— Полагаю? Абсолютно уверен. Ну сам посуди, откуда местные безмозглые землеройки, утратившие знания даже об элементарном обустройстве сортиров, могли знать рецепты магического усыпления? Они заранее, еще до моего появления, заготовили все средства и зелья, часть из которых вообще не встречается в этом мире.
— Значит, их кто-то надоумил?
— И снабдил всем необходимым, тут гадать нечего. И даже рассказал о некоторых особенностях моей анатомии, позволяющих, — он громыхнул цепями, — на время лишать силы и мощи.
Алька бросил взгляд на обломки костей, торчавшие повыше лопаток.
— Они отрубили тебе крылья?
— Да. Отравили, сковали, пропитали шкуру ртутным раствором тысячегнойника, иначе чёрта с два бы у них что-нибудь вышло. И рубанули паровым зубилом. Но я найду того, кто придумал всё это. Найду, стиксово теченье, и заставлю до капли пережить всю боль и унижение, которые я испытал!
Алька представил себе. Передёрнуло.
— Я думал, ты больше злишься на самих рудокопов.
— На этих-то? Да брось! Что с них взять, они ж убогие. Они ведь живут в постоянном страхе, что я освобожусь. Понимаешь, когда они скидывали меня в яму, я предупредил, что запомнил всех до единого. Память у меня отменная, слово я держу. Их вождя, главного затейника, я сожрал всего год спустя, как только кожа на спине затянулась.
— Год спу… — Алька присвистнул. — Так у тебя над раной новые кости в локоть вышиной! Как давно ты здесь сидишь?
— Не так много. Лет десять. Или двадцать. Как их считать, если здесь не меняется ни день, ни ночь? Раньше поселенцы сами приходили ежедневно, проверяли, не сорвался ли я с цепи. Потом ещё туристов за деньги водили, можно было вести счёт. Но интерес постепенно пропал, теперь могут месяцами не появляться, так что…
Алька, согревшийся и осмелевший, встал и обошёл «сокамерника». Тот напрягся.
— Вот я очень не люблю, знаешь ли, когда так делают. Чего тебе там надо?
— Извини, хочу осмотреть цепь. Вдруг смогу тебе чем-то помочь?
Послышалось клокотание, словно закипал чайник.
— Нет, я не могу к этому привыкнуть. Человек, ты точно не из этого мира! Помогать мне? Добровольно? Ты уверен? А если я после этого встану и сожру тебя?
— Ой, ладно! Я только что сидел в метре от тебя, настолько голодный и уставший, что ты мог бы съесть меня, вообще не вставая. Если я сниму с тебя цепь, принципиально что-то изменится?
— Ну, скажем, тогда я смогу выбраться из этой ямы и уничтожить всю деревню.
— Тю! Они несколько дней держали меня на верёвке. Били, не давали пить и есть. Только за то, что я на местном рынке хотел спеть несколько песен и поиграть на скрипке.
— Ты что, совсем не знаешь здешних традиций? Здесь пение считается разновидностью черного колдовства. А за скрипку… те, кого просто повесят, считают, что им повезло.
— Они разбили скрипку и скинули меня сюда, тебе на съедение. Так что я не задумывался о судьбе деревни, предлагая тебе… Постой-ка!
— Что там? — он забеспокоился.
Алька ощупал крепление цепей, с лёгким содроганием коснулся хрупкой, словно обугленной, легко крошащейся кости существа.
— Тут темно. Ты не мог бы мне посветить?
Длинная лапа за неимением факела выудила из костра раскаленный булыжник, поднесла к спине. Алька вгляделся в глубокие борозды на металле. Цепь была толщиной в три пальца, разорвать такую нереально, но вот