Читать интересную книгу Пожиратели логоса - Мила Бояджиева

- Ты должен предупредить его, - Тея встала, чтобы смотреть ему прямо в глаза. - Тебе не страшно говорить правду, да?

Филя на секунду задумался и озарился догадкой:

- Теперь не страшно! Помню, как встретил тебя в лесу и ты положила руку на мое плечо. Потом я и в самом деле боялся меньше. Не совсем бесстрашный стал, но даже делал попытки сопротивляться. Девушку одну хотел спасти... И другую, в Америке. Севана старался вытянуть... Это человек хороший, друг. Я должен позвонить ему! Он запутался, ему тяжело.

- Завтра. Ладно? Сегодня полнолуние. Источника нет - ты обнимешь меня. Ты для меня - один. Только рядом с тобой я могу остаться. Могу жить и быть настоящей, теплой, как люди...

"Если в комнате ночь, а на плече покоится её голова.... Покоится, спит, сладко посапывая женщина, дитя, мечта... Если все сложилось именно так в этот миг, как обещала Судьба, не задавай себе вопросов и постарайся остановить время. Не бойся, ничего не бойся - сейчас ты можешь все" - Так говорил я себе, опасаясь пошелохнуться, вздохнуть. И ещё думал - если есть солнце, лето и Тея - то Бог есть, а земной ад - нелепый вымысел умалишенного...

Она прохладная, но горячая и будто плавится. Она невинна, как первый ландыш, но вся моя - совершенно вся! А у меня одно желание - завладеть её сутью, её тайной, её жаром, что бы сберечь и сохранить её ... А руки - у неё шесть, десять рук! Я весь в их ласке - мать, любовница, совратительница, колдунья... Я владею сотней наложниц и единственной, которая выросла как цветок на башне. Ее кожа... Нет, не объяснить. Таким нежным бывает лишь крыло бабочки. Но ведь это невозможно - ласкать бабочку. Трепет жилок, бренная роскошь пыльцы, страх, что погублю и восторг обладания! Ах, да ты не поймешь меня, бедолага!

Так бывает, Жетон, клянусь. Я никогда не расскажу тебе этого, что бы ты не хохотал, как от щекотки и тайно не ронял слезы зависти. Я никому не расскажу этого, что бы не спугнуть своего счастья..."

Теофил смотрел в низкий потолок спальни, на котором лежало лунное серебро, расчерченное тенями веток. В комнате притаилось чудо и весь мир принадлежал ему. Стихи родились сами. Он проснулся и увидел их - написанных на листке той старой записной книжки, которая привела к нему Тею.

Ну, влюбляйся покрепче, держись!

Полетели!.. Аж дух захватило

ощущенье любви не на жизнь,

а до смерти. И духу хватило.

Чу! за спинами окрик: Держи!

Только поздно они спохватились.

Улюбив тебя в бегство свое

всю почти что, почти что навечно,

в засознание и забытье

на словах я спасу тебя вечных...

35

Здесь было на кого посмотреть, но к Тее притягивались многие взгляды. Филя ловил их и сортировал на удивленные, восхищенные, обалдевшие. Потом присмотрелся к окружающим и понял, что других взглядов у собравшихся людей не было вовсе.

На инстоляцию под лозунгом "Убийство поэта" пришли люди солидные. Но обстановка несколько выбивала из колеи даже бывалых концептуалистов. Действо происходило в реконструированной дворянской усадьбе. У парадного подъезда прямо в талой жиже стоял на карачках голый лысый человек и заливисто лаял. От ремешка на его сизой тощей шее тянулась веревка к фанерной конуре, расписанной под иконостас. Дыша перегаром, лысый лаял особенно рьяно, завидев выходивших из автомобилей солидных гостей знакомых галлерейщиков, иностранцев. Жетон отсалютовал энтузиасту фашистским приветствием и пояснил спутникам:

- Очень крупный художник. Смирный, интеллигентный человек. С ним есть о чем поговорить. Но не сейчас. Не будем задерживаться, друзья, - он подтолкнул замешкавшегося Филю к стеклянны дверям.

Поднимающихся по мраморной лестнице в фойе приветствовали два визуальных объекта. Первый представлял традиционно выполненный плакат с цитатой Пушкина:

"Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв."

Второй объект отличался формой и содержанием. Белилами на кумаче были с пролеткультовской небрежностью брошены слова: "Это объединяет нас всех" экспозиция произведений Августа Гебеля" Санкт-Петербург".

Весь центр Голубой гостиной занимал помост с заявленной экспозицией. На нем располагались триста лоточков с натуралистически изображенными фекалийными массами разной консистенции и богатой цветовой гаммы. Каждая порция - на продуманно отведенном месте.

- Питерский авангардист, - пояснил Жетон. - Состряпал вот нетленку и десять лет по всему миру катает. Всегда к месту. Потому что - вечное. "То, что нас всех объединяет" - Он тронул никелированную ручку анатомической каталки, на которой были вывалены, как в мясной лавке, ампутированные детали и части тела - в основном, с эротическим уклоном - груди и половые органы. Муляжные, но исполненные с большим мастерством. Рентгеновские снимки в светящихся оконцах черных стендов наглядно свидетельствовали о необратимых внутренних поражениях тканей раковыми метастазами. Над моргово-сортрными разносолами питерца витали загнанные в потолочный плафон амуры и нарядные Психеи с восхищенными, благостными щекастыми лицами. Приглашенные чинно обтекали экспозицию, инстинктивно стараясь не наступить в бутафорское дерьмо.

- С Пушкиным хорошо сочетается! - восхитился Филя с чрезмерной горячностью. Он сжимал ладонь Теи, ведя её за собой, как жертвенную козочку. И, если честно, очень боялся.

- Этот плакат спонсоры приволокли с какой-то юбилейный "Пушкинианы". Для тематической направленности. У них своя отчетность, - буркнул впередиидущий господин, услышавший реплику.

- По тематическим мероприятиям? - зло оживился Филя. - Знаем мы почем фунт правды.

- Ты не общайся, ты Жреца слушай, - прошипел Жетон, пихнув в бок Трошина. - Это ж сам Петухов! Теоретик концептуализма. Офигенный писатель.

"Кал - это некий предел доступной нам непосредственности - того, что существует до понятия, до символизации, до рефлексии... с чем и связан интерес постмодернизма к предметам грубой телесности, в частности, к экскрементам..." - изрекал господин в черном балахоне, устроившийся с книгами на постаменте. Обитое шелковым васильковым штофом кресло с золочеными ножками подчеркивало интересность сказанного, а ярлык у носков ботинок пояснял : "Жрец"

Кто-то успел косо приписать карандашом: "Полный пиздец!"

- Мозговитый мужик! - восхитился взявший на себя обязанности Виргилия Евгений. Это он организовал посещение инстоляции Трошину и его девушке.

- Народ тут, похоже, начитанный... - Филя повел носом, ловя алкогольное амбре.

- Бывший андерграунд, сочуствующий молодняк. Официальные лица, покупатели, сами творцы. Художники, литераторы.

- А Перервин где?

- Он не тусуется. Ему харизма не позволяет на людях появляться

- А что, что не так? - насторожился Филя. - Родимые пятна?

- Насчет этого не интересовался. Внешность вполне отечественная - так сказать - обобщенный образ моргинала. Типаж для фильма "Особенности национальной культуры". Только здесь его не принимают - говорят - попса. Чтиво на потребу широких масс псевдоинтеллигентной молодежи.

- Завидуют массовому успеху более одаренного коллеги, - Филя резко умолк, заметив уничижительный взгляд, брошенный на него чрезвычайно упитанным и хорошо упакованным господином, подходящим под категорию "маститый" и членство в СП.

- Однако, серьезные здесь толпятся папаши и многие из молодняка, как полагаю, совсем не бедные. Неисповедимы пути гонимых и великих. "И Александр Македонский торчит затычкою в щели", - ядовито прошептал Филимон.

- "В половых щелях Шекспир и Гитлер, Гамлет обнимается с "Майн кампф", Ленин жопу мятой "Искрой" вытрет и умчится на броневиках ..." - так точнее, если ты меня цитируешь. - Внятно, что бы слышала публика, продекламировал собственное сочинение Жетон.

- Вообще-то не тебя я вспомнил. И не про то, - Филя смущенно оглянулся. Вместе с приглашенными, среди которых, как на карнавале, отмечалось совмещение несовместимого - погонов Вооруженных сил СССР и касок со свастикой, модной ленинской плеши и архаического панкового ирокеза, джинсовой рвани и фирменного прикида, людей толстых и тонких, юных и солидных, они вошли в основное помещение. Интересно выглядела и троица под предводительством Жетона. Сам он, облаченный в алую косоворотку был похож на участника ансамбля "Червона бульба". Филя ограничился тематически соответствующим черным, здорово поношенным свитером и новым шнурком в дужках очков. Кавалеров облагораживала дама. Снежный дым её длинного пухового платья подчеркивал волшебную хрупкость музы - тонкое тело, узкое лицо в ореоле витающих шелковых прядей - именно такие видения запечатлевают одним росчерком пера на полях мечтательных стихов гениальные самоубийцы.

Бальный зал сиял былым великолепием, не желая изображать загаженный подвал, в котором пристало кучковаться "подпольщикам". Среди роскоши золоченой лепнины, картин, хрустальных канделябров, антикварных предметов мебелировки, расположились фрагменты инстоляционного действа - поэтические покойники в разных вариантах умерщвления и истязания плоти.