рыдал? Как белуга. Всю жизнь была со мной, самый близкий, так сказать, человек. Только она меня по-настоящему любила и ничего не просила за свою любовь.
— Не-е-е, это другое. Моя мать меня не рожала, — твердо сказал я.
— С чего ты это взял такое? Тебя какой зверь укусил, чтобы такую чушь говорить?
— Ну что сразу чушь! Не чушь! И ты не поймешь, даже если скажу.
— А ты попробуй объяснить. Или думаешь, я тупой? Валенок?
— Мне это приснилось, — я поднял голову и посмотрел на Сергея.
— Приснилось? — переспросил он.
— Да.
— Ну, мужик, ты даешь. Где это видано, что из-за какого-то там сна от матери отрекаются?
— Я же говорю — не поймешь. У меня необычные сны, они как будто реальней того, что происходит здесь!
Охранник усмехнулся.
— Антоша, если все вокруг тебя — сон, то почему ты не просыпаешься, когда я тебя хватаю или щипаю за руку? Всем известно, что стоит человека ущипнуть, он тут же проснется, если это сон, конечно. — Вояка схватил меня за кисть своей холодной рукой и сильно сжал. — Но это не сон, Антоша. Это и есть жестянка.
— Тогда хочешь знать, откуда у меня эти деньги? — я раскрыл кулак, и перед нашими глазами расцвела бумажная роза из пятитысячных купюр.
Мужчина замолчал. Мимо проехал трамвай, громко звеня колокольчиком, а из-за кассы появилось лицо Арбоба, который через стеклянную дверь высматривал Сергея.
— Мне недавно такое приснилось, что я после этого сна пари выиграл у богача одного. Вот если бы не приснилось, то я бы не выиграл, так что сны у меня особенные. Вещие.
— И что ты выиграл?
— Пять миллионов.
Охранник чуть не грохнулся, услышав сумму, а меня кольнуло странное чувство сожаления о том, что я сказал ему размер своего выигрыша.
— Ты хочешь сказать, у тебя есть пять миллионов?
Сомнение еще сильней схватило меня за грудки. Мне вдруг захотелось стереть сказанные слова из памяти охранника.
— У тебя дома пять миллионов, и ты хотел мне дать жалкие копейки? Ты с дубу рухнул? Так с корешами нельзя! — он посмотрел на меня какими-то хищными глазами.
Я шагнул от него назад. Сергей уже забыл про лежачую Старуху и мое умение видеть особенные сны.
— Давай сюда все свои деньги или возвращай телефон этой прошмандовки, — он кивнул на мой кулак.
— Забудь, — я протянул ему пять тысяч.
— Послушай сюда, сопляк. Гони все свои бабки и вали куда подальше, — Сергея подменили. Его голос стал жестким, а лицо каменным. Я никогда его не видел таким. Невзрачный мужчина раньше присматривал за мной в магазине, прикрывал перед Елизаветой Михайловной, а теперь он сам превратился в цербера.
От греха подальше я протянул ему кулак с мятыми купюрами. Он одним движением схватил все, что у меня было, жестко посмотрев, развернулся и пошел восвояси, не забыв на прощание ткнуть меня в плечо.
За ним захлопнулась дверь. Он удалялся вглубь магазина, не оборачиваясь. Мои зубы скрипели от злости. Тот, кого я так хорошо знал, обокрал меня, вырвав все, что у меня с собой было. Я остался ни с чем — только бумажка с номером телефона Кати и ее испачканный платок.
22
Белые капли слизи стекали по желтой поверхности раковины. Я кончил и ополоснул свое хозяйство холодной водой. Натянув трусы, смыл рукой остатки мимолетного удовольствия. Мне было плохо. Я чувствовал себя ничтожеством, втоптанным в грязь. У меня не осталось друзей. Да их, наверное, никогда и не было. Мне почему-то захотелось пожаловаться матери на охранника и послушать ее ругательства в его адрес. Она бы сейчас меня поняла и поддержала. Приложила бы к груди и погладила по голове. Но ее дома не было. Стены квартиры молчали, как и сервант, диван и кухонный стол. Молчало все вокруг, даже мой телефон. Карга потеряла интерес названивать мне без перерыва. Тамара Тимофеевна не тарабанила в дверь, да и другим до меня не было никакого дела. Я вдруг стал никому не нужен, как использованный тампон.
Спать не хотелось. Я просто лежал в кровати и прижимал платок Кати к лицу. Утопая в ее аромате, я снова стал изучать подтек в углу потолка. Я подтянул колени к груди и буквально заставлял себя позвонить ей. Пятно на потолке в виде осьминога махало своими щупальцами, высматривая новую жертву, а я искал в себе силы сделать невозможное — набрать номер любимой.
Я прошел большой путь. Много времени провел я со своей девушкой на острове, она подсказала мне, как достать денег, а я не мог собрать себя в кучу и просто позвонить ей.
Кровать была сухой. Каким-то магическим образом я умудрился не обмочиться сегодня ночью. Понял я это только сейчас. Меня это взбодрило. Может, я шел на поправку? Может, я потихоньку становился мужиком? Поймав волну уверенности, я быстро набрал номер Кати и, не дождавшись гудков, бросил трубку от страха. Я никак не мог поверить в то, что если я дождусь окончания гудков, то услышу ее голос. Если я переборю свой страх, то нежные слова Кати уже щекотали бы мне ухо, и после несколько милых часов разговора мы бы увиделись и сплели наши тела в объятиях. Я мог получить все, о чем так давно мечтал. Для это достаточно было подождать, когда закончатся гудки, и сказать ей "Привет”.
Сердце бешено колотилось, как у кролика, угодившего в беду. Однажды я держал ушастого зверька в руках, и в его груди мотор бился с такой скоростью, что казалось — он вот-вот отбросит концы. Сейчас мое сердце билось так же, но я не был готов умирать.
Чтобы хоть как-то сбросить напряжение, я принялся наяривать круги по гостиной. Каждый мой шаг сопровождался звоном Старухиного хрусталя. Я злился на себя и бил рукой по лбу за то, что у меня не хватило храбрости поговорить с Катей. В груди пекло, точно ее проткнули острой саблей и вырезали уродливые узоры. Все жгло. Я так сильно сжал кулаки, что впился ногтями в подушечки ладоней. От злобы на себя я схватил телефон и сделал еще один дозвон, но, услышав короткий гудок, не выдержал нарастающего напряжения и бросил трубку. Я завопил.
Из-за свалившегося на меня богатства я мог позволить себе не одну девчонку. Я уже вчера попробовал на вкус близость, и мне понравилось. Почему сейчас я не мог заставить себя сделать то, что хочу уже не первый год? Снова невидимая стена. Я