открывать сообщения. На заблокированном телефоне горели смски и от других отправителей. Старуха рвала и метала. Море восклицательных знаков и больших букв. Когда только она научилась так хорошо обращаться с телефоном? Или ей кто-то там помогал строчить мне гневные строки? Вчитываться в ее угрозы и слова негодования я не стал. У меня вообще возник какой-то иммунитет к словам матери, они меня почему-то не трогали, как раньше, и я чувствовал к ней лишь безразличие.
— Ты достал телефон Кати?
— Достал, — ответил вояка, а потом добавил:
— Я тебе доверяю, но деньги вперед!
— У меня только наличка.
— Тогда тебе придется приехать на работу.
***
Не думал, что я так скоро вновь окажусь у дверей "Дикси”. Погода радовала. Еще больше доставляло удовольствие то, что мне не было нужно заходить внутрь и мельтешить перед Арбобом и Афшоной и вылизывать зад Елизавете Михайловне, которая недолгий сон на картонке отнесла к преступлениям особой тяжести.
— Ну, ешкин, что у тебя с таблом? — увидев меня, поинтересовался Сергей.
— Да, так, комар на нос сел, и я его пришиб.
— Комара, значит, пришиб? У тебя два синяка под глазами, что ты мне тут лапшу вешаешь, Антоша. Думаешь, я даун?
— Не, не думаю. — Мне стало неудобно. — Я просто оказался не в то время и не в том месте.
— Ты мне бросай загадками говорить. Если дело как-то касается номера этой девки, лучше предупреди сразу.
— Нет, не касается. Синяки отдельно, девка отдельно.
Охранник недоверчиво посмотрел на меня и, махнув рукой, продолжил:
— Так, значит, слушай сюда. Чтобы раздобыть эти цифры, мне пришлось пойти на сделку с совестью. — Сергей героически поднял бумажку с номером перед собой.
Мы стояли на улице у входа в супермаркет. Мимо нас проезжали машины, реже — трамваи. Люди, уткнувшись в свои телефоны, куда-то бежали или просто пялились на мир пустыми глазами. Пели птицы. Я впервые обратил внимание на то, как классно никуда не спешить, ничего не хотеть и никому ничего не быть должным. С моей спины упал огромный рюкзак с тяжелыми камнями, и я ощущал себя тибетским монахом в одной простыне.
— Когда Катя зашла в магазин, я был наготове. Для успешного выполнения задания мне потребовался кетчуп.
— Кетчуп? — переспросил я.
— Да, Антоша, кетчуп, — сказал вдохновленно Сергей.
Я давно не видел его таким радостным. Он активно размахивал руками, его губы слегка подрагивали, чтобы не растянуться в улыбке. Худой мужчина был мне по шею. В моем теле поместилось бы двое таких вояк, а его боевого настроя хватило бы на троих таких, как я.
— Я спрятался за стеллажами и прицелился в нее бутылкой шашлычного кетчупа. Целью был ее коричневый платок, который она повязала себе на голову, прям как в фильмах, знаешь? Такая в солнечных очках и с платком, ага. Фифа. Цок-цок. — Он приподнял руки и прошелся на носочках. — Я еще раз все перепроверил, не мне же тебе рассказывать, каким я метким был на войне, да?
— Ага, — кивнул я.
— Я по жестяным банкам знаешь как лупил из калаша? О-о-о-о, шоу! Все лейтенанты вставали в ряд смотреть, как я буду бахать. И тут я тоже не промазал. Как надавил на бутылку кетчупа — и быстро спрятался. Она такая в замешательстве. Смотрит по сторонам, а никого. Надулась и стоит, поджав губы, видно, кричать захотелось, а не на кого. Я и не торопился выходить. Сижу в засаде, жду, когда она успокоится более-менее, — охранник сделал вдох. — Выбегаю, начинаю снимать с нее платок: "Ой-ой-ой, кошмар, ужас! — говорю я, — платок ваш нужно изъять и отдать в химчистку, раз вы у нас его так уделали”. Она, конечно, ничего не поняла, но я ее тут же задобрил. Говорю: "Вы у нас постоянный клиент, ни о чем не переживайте, сделаем химчистку и отдадим платок взад”. "Ну это “Луи Виттон””, — говорит она. Я в душе не знаю, что за херня этот "Виттон”, может, знаешь?
Я отрицательно покачал головой.
— Вот и я не знаю никаких "Виттонов”, но все же платок буквально стащил с нее и выцыганил номер телефона, чтобы мы вернули его после химчистки. Сказать, что она сопротивлялась — ничего не сказать. Дулась, бубнила, даже пыталась кричать, давить своим авторитетом и каким-то мужиком при звании угрожала. Ну я ее не слушал, моя цель была простая — номер телефона. Вот тебе номер, Антоша, вот тебе и ее платок, все как по договору! Так? С тебя пять тысяч и химчистка, — отчеканил мужчина.
Некоторые дети в школе, когда рассказывали стихи, так боялись их забыть, что тараторили почти без пауз. Как из автомата. Тра-та-та. Полевой повар Сергей напомнил мне таких одноклассников. Он отчитался почти не дыша, так хотел получить бабки или утвердиться в своей крутости, хер проссышь — но факт оставался фактом: мужик справился. Я достал скомканную пачку пятитысячных купюр и отдал ему одну бумажку. Глаза охранника округлились.
— Я ж думал, что ты брешешь про пяток, до конца не верил, а у тебя их вон сколько, как у дурака махорки, — озадачился Сергей. — Откуда у тебя столько денег? Ты же жаловался, что мать все забирает, стоит тебе переступить порог, а тут вон сколько лавэшки. Пояснишь за зелень?
— Да, старуха же в больнице! — ответил я.
— Вот те на, а что случилось?
Я давно заметил, что люди старше меня особо интересовались здоровьем других, будто представляя себя на их месте. Охранник искренне увлекся благополучием Карги, и это говорило лишь об одном — он сам переживает, что с ним может случиться что-то похожее.
— Грохнулась на пол и сломала шейку бедра! Говорят, лежачей будет, если операцию не сделать.
— И что же? Когда ей будут эту операцию делать?
— Она платная, семьдесят тысяч стоит.
— Ешкин, вот так новость, — Сергей снова задумался. — И ты, вместо того чтобы мать выручить, решил мне заплатить за номер какой-то девки? Не по-человечески это как-то. — Он сунул мне деньги обратно. — Иди лучше к матери.
— Не хочу, — ответил я. — Она меня заманала, сил нет. Вот ты говоришь "иди к матери”, соседка такое же втюхивает, шеф с новой работы звонит. Все меня к ней отправляют, а я вот не могу себя заставить. — Я посмотрел на потертые ботинки охранника. — Пришел вчера к больнице, где она лежит, и ноги не двигаются внутрь зайти, будто стена невидимая передо мной. Даже не знаю, что делать.
— Ну, брат, ты даешь. С матерью так нельзя, она же тебя родила. Вот моя матушка умерла, знаешь, как я