эта техника безопасности на уровне инстинктов. Пусть словами я не всегда могу сказать, но действую всегда по ней.
— Вот когда ваши инстинкты придут в соответствие с вашими мозгами, тогда и получите зачет, — отрезала она. — Человек — существо в первую очередь мыслящее, а инстинкты отставьте для животных. Не занимайте впустую время, молодой человек.
Шмаков не ушел, пристроился в углу с методичкой по технике безопасности. Правда, он не столько читал, сколько бросал жалостливые взгляды на преподавательницу. Но той было наплевать. По насмешливым взглядам, которые она позволяла себе бросать в сторону неудачливого студента, было понятно: не сдать зачет сегодня Шмакову.
А вот Мацийовская отвечала бодро, подробно и быстро, поэтому зачет получила с первого захода. После нее пошел я, и у Шмакова нашлась новая причина для ненависти ко мне. Потому что он, представитель древнего и славного алхимического рода, не смог получить зачет по алхимической безопасности, в отличие от меня, наглого выскочки. Провожал он меня таким взглядом, как будто я нагадил в его любимые тапочки.
За время занятий я выяснил, куда отвезли пострадавших, и нашел рядом с тем местом большой магазин для садоводов. Почему для садоводов? Потому что я понял, что наличие сада тоже надо будет как-то объяснять. А если я на машине привезу саженцы, на которые сохраню документы магазина, вопрос отпадет. Саженцы можно будет высадить на Изнанке — растения верхнего мира там приживались, но почти не плодоносили и совсем не размножались. То есть заселить Изнанку яблонями, к большому горю Песца, не получилось бы, иначе пришлось бы сидр еще из изнаночных яблок делать.
Смысл же в этом был следующий. Если встанет вопрос, откуда у нас яблони на участке, можно будет предъявить чек из магазина, а там уж пусть к ним пристают, что за сорта и где их взяли. Возможно, я перестраховываюсь, но лучше так, чем оказаться не готовым к расспросам.
Домой я забежал ненадолго, наскоро перекусил, нафасовал в пяток стандартных алхимических баночек мазь против ожогов и взял дополнительно одну большую банку (мелкие отдам врачам, из большой намажу сам), отправил Олегу сообщение, что я отъеду примерно на час, и отправился в гараж за грузовичком.
Минут через двадцать я был на месте. Грузовичок поставил на стоянку садоводческого магазина, а сам ушел в невидимость и рванул к больнице. Охранялась та куда лучше полицейского архива: камерами было утыкано все. Но засечь через них меня было невозможно. Скрытность вызывала на записи лишь небольшую размытость, а невидимость вообще не была видна, так что пока я личину Огонькова не примерял, экономил энергию.
Мои пациенты оказались в реанимации ожогового отделения. Состояние их было плачевным, там даже без полного сканирования было понятно, что борются за жизнь из последних сил. Все тело у них представляло одну большую рану. Запускать у них регенерацию — отбирать те крохи сил, что у них оставались. Поэтому пришлось действовать Волной Исцеления, которая требовала энергии от меня куда больше, чем запуск регенерации. А регенерация поможет тем, кто в палатах. К ним я зайду позже, когда обработаю мазью пациентов из реанимации. Делал я это в перерыве между Волнами Исцеления — подряд их все равно бессмысленно отправлять, заклинание должно рассеяться, прежде чем пойдет новое. Так что запустил три Волны — намазал одного, запустил следующие три Волны — намазал второго, запустил еще три волны — и намазал третьего. Разумеется, мазь прибавку к целительству не давала, но давала хорошую к алхимии, а потребности в ней не было ни у Власова, ни у Зырянова. Так что я посчитал это использование ликвидацией излишков, а заодно проверкой действия. Мазь показала себя прекрасно, она впитывалась, не оставляя следов, и начинала тут же действовать. Из минусов — я мог намазать только с одной стороны, если не переворачивать тело, а переворачивать я опасался — слишком много датчиков было прикреплено к людям, начнут пищать — толпа сбежится.
— Пить, — простонал один из пациентов.
И в палату тут же вбежала медсестра. Наверное, на нее завязана вся сигнализация, в том числе и звуковая. Картина, открывшаяся ее глазам, заставила женщину охнуть и выскочить из палаты. Вскоре в нее быстрым шагом зашло другое действующее лицо, мужчина в белом халате и с табличкой на груди «Калинин Лев Михайлович. Врач-хирург». Удивился он не меньше медсестры.
— Да не может такого быть!
— Вот и я так думаю. Это же работа целителя, хорошего такого. Может, у нас тайно Огоньков побывал, а, Лев Михайлович?
Смотрю, Огоньков стал уже целительской достопримечательностью. Как я отлично сработал на его репутацию. И главное, дальше собираюсь на нее работать.
— Оля, не несите чушь. С чего бы к нам стал тайно пробираться целитель? — скептически сказал врач.
— С того, что ему строго-настрого запретили исцелять бесплатно. У меня подруга в том травмпункте работает, где Огоньков благотворительностью занимался, так ему такое там устроили, врагу не пожелаешь.
Я решил, что самое время выйти из сумрака, принял облик Огонькова и сказал, пытаясь сымитировать его голос:
— Мне бы очень не хотелось, Ольга, чтобы вы этими предположениями с кем-то поделились. У меня действительно были большие неприятности и будут, если вы проговоритесь.
— Я же говорила, — медсестра посмотрела на весьма удивленного врача. — И среди целителей бывают хорошие люди, не все надутые снобы, которым только и нужны чужие деньги.
Я смущенно улыбнулся и чуть было не поскреб кончиком ботинка пол, но решил, что это перебор. Не настолько нежной и стеснительной личностью был Огоньков.
— Если вы перевернете пациентов, я нанесу на них мазь и с другой стороны, — предложил я. — А вам оставлю баночки для тех, что в палатах. К ним я так явно зайти не могу, только под артефактом.
— Храни вас бог, Виктор Филиппович, — благоговейно сказала медсестра.
— С чего такая щедрость? — подозрительно спросил врач.
— Не могу смотреть, как люди мучаются. Душа болит. Запреты эти целительские в печенках уже сидят. Целитель должен делать людей здоровыми, иначе какой он целитель?
— Ольга, проверь, как работает мазь на пациентах в соседней палате, — внезапно сказал врач и вручил ей одну из баночек.
Та выпорхнула из палаты, а он сказал:
— Это вы медсестре можете втирать. Я Огонькова знаю лично. Тварь он та еще и говорить так, как вы, в жизни не стал бы. И голос у него отличается — это на