— Метки, — кивнул вор. — Все наёмники были отмечены, но дело же не только в этом, верно? Я же видел их предводителя не хуже твоего. Вот же чучело несусветное.
Он весьма метко описал человека, который, скорее всего, был предводителем наёмников. Единственный в тяжёлой броне, да ещё и усиленной шестерёнками на локтях и коленях. Из-за плеча его торчала потёртая рукоять двуручного меча с оголовьем в виде черепа в терновом венце. Лицо скрывала маска в виде черепа, будто вплавленная в голову. Я очень хорошо помнил, как это произошло. Потому что командиром наёмников, сидевших на фактории, отмеченных знаком некромантов, был не кто иной, как Гербрахт Баумхауер, бывший доппельзольднер и рейдер моей команды. Человек, встрече с которым я готов был предпочесть почти самоубийственный риск пересекать границу города скорби, да ещё и ночью.
Колебаться на границе города мы не стали. Единственный шаг — и мы внутри. Всё сразу изменилось. Я словно вернулся на полтора года назад, в свой последний рейд. Пускай он и происходил в другом городе, куда сейчас не сунется никто даже под угрозой смерти, но как будто сам воздух, которым мы дышали, изменился.
Теперь мы передвигались крадучись, словно оба были ворами, пробравшимися в чужой дом. Очень хорошо охраняемый дом. Мы медленно шагали по улицам с разбитой мостовой, давно уже не знавшей человеческих ног и лошадиных копыт. При малейшем признаке опасности тут же ныряли в подворотни или заскакивали в пустующие дома.
А город скорби вокруг вовсе не был мёртвым. Он жил своей чуждой, кошмарной жизнью. Топтались тут и там бродячие покойники, смерть уравняла их всех: богачей и нищих, простолюдинов и титулованных дворян. Они без цели бродили по улицам бок о бок, одетые в обноски, в которых не узнать прежних одежд. Скрыться от них не представляло труда, большая часть успела изрядно разложиться и лишиться глаз, они тупо следовали за другими покойникам или за поводырями. В последних же недостатка не было. Согбенные фигуры в выцветших, рваных рясах, похожие на пародии на святых старцев, были на самом деле крысолюдами. В лапах они сжимали шипастые кадила, источавшие жуткую вонь, которая перебивала даже ту, что исходила от толп полуразложившихся мертвецов. Именно эта вонь и шум, издаваемый большим скоплением людей, пускай даже давно покойных, помогали нам с вором обнаружить опасность и вовремя скрыться от неё.
Много шума издавали и закованные в сталь патрули здоровых крыс, вооружённых разной длины алебардами. Эти даже соблюдали дисциплину, ходили строем, подчиняясь приказам, что выкрикивали на неизвестном языке их командиры. От них скрыться было довольно просто — патрули предупреждали о своём появлении ничуть не хуже толп покойников во главе с кадильщиками. Они громко звенели доспехами и бряцали по мостовой древками алебард, будто на параде. Скрываться явно и не помышляли.
Мы прятались от одного такого патруля, браво шагавшего по мостовой. Крысы то и дело выкрикивали короткие фразы, нечто вроде «ать-два». Вот только этот патруль сопровождала крыса куда ниже остальных ростом, почти припадающая носом к земле.
— Нюхач, — едва слышно произнёс вор. — Плохи наши дела.
Мы сидели у окна первого этажа, кажется, раньше это была лавка, но чем тут торговали, понять было уже невозможно. Оконную раму и ту давно вынесли. Мы наблюдали за чеканящими шаг, словно на параде, крысолюдами. У входа в дом нюхач замер. Командовавший патрулём крысолюд в украшенном зелёными узорами доспехе вскинул лапу, приказывая остановиться. В дополнение он выкрикнул нечто на их проклятом наречии, и маршировавшие крысы замерли, оглядываясь по сторонам.
Похоже, мы и в самом деле крепко влипли. Шуметь нельзя: на выстрелы тут же сбежится полгорода — и поминай, как нас звали. Вор наложил на тетиву стрелу с отравляющим газом, но я лишь покачал головой. Драться тоже никак нельзя — это самоубийство. Я кивнул наверх, и вор тут же убрал стрелу обратно в колчан.
Мы, стараясь шуметь как можно меньше, двинулись через захламлённое помещение бывшей лавки. Вот только получалось не очень хорошо, слишком уж много мусора скопилось тут за прошедшие годы. Мы отступали к лестнице наверх, то и дело оборачиваясь, чтобы оценить обстановку. Нюхач тыкался носом в мостовую и порог дома, однако тревогу пока не поднимал. Командир патруля выжидающе глядел на него, при этом постукивая длинными пальцами по краю небольшого щита, закреплённого на левой лапе. Когти его неприятно скребли по окованному сталью дереву щита.
Когда вор аккуратно наступил на нижнюю ступеньку лестницы, рассохшееся дерево издало тонкий, протяжный скрип. Нюхач замер, а командир крысиного патруля вскинул лапу, указывая когтем внутрь дома, и выкрикнул приказ. Тотчас, оттеснив нюхача, в нашу сторону устремилась пара крысолюдов в доспехах. Вот уж кто и не думал об осторожности и соблюдении тишины. Они неслись через помещение, пинками отшвыривая с дороги попадавшийся под ноги мусор.
Это был наш с вором шанс. Мы бросились по лестнице наверх, всё равно в том шуме, что производили закованные в доспехи крысолюды, скрипа ступенек слышно точно не будет.
Второй этаж был меньше первого, да ещё и куда сильней захламлён. Мы с вором вынуждены были почти пробираться среди разломанной мебели и кусков ткани. Из всего этого были собраны гнёзда и логова, где кто-то жил какое-то время назад. Под нашими башмаками трещали кости и осколки посуды, а один раз под ноги попался треснутый человеческий череп — судя по размеру, он принадлежал ребёнку или карлику. Мне совсем не хотелось задумываться над судьбой того, кому он принадлежал.
Приставная лестница на крышу не внушала никакого доверия. В ней порядком не хватало ступенек, а оставшиеся выглядели так, будто сломаются, стоит на них только наступить. Вот только грохот тяжёлых шагов и звон доспехов преследовавших нас крысолюдов не оставлял выбора.
— Ты первый, — кивнул мне вор. — Если развалишь лестницу, я уж как-нибудь и без неё обойдусь.
Я даже в Пассиньяно редко молился, если только не вместе с монахами, когда того требовали церковные каноны и устав монастыря, который меня отчасти касался. Но теперь я вознёс очень короткую молитву Господу, быстро перекрестившись. Пусть и потерял несколько драгоценных мгновений, но мне отчего-то показалось, что так будет лучше.
Крепко взявшись обеими руками за стойки лестницы, я почти прыгнул, проскочив сразу пару ступенек и наступив сразу на пятую или шестую. Рассохшееся дерево отчаянно затрещало, но выдержало мой вес. Я не стал задерживаться и оттолкнулся снова, как можно скорее схватившись за край отверстия, ведущего на крышу. Подтянувшись, я буквально втащил себя наверх и перевалился через край. Старая черепица заскрипела под моим весом, и я покатился по скату крыши, однако легко прекратил это движение и сумел довольно уверенно встать на ноги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});