Мы вскочили на ноги, застоявшаяся от долгой неподвижности и холода кровь тут же быстрее побежала по жилам, согревая тело. Мертвецы обратили на нас внимание, и ближайшие направились в нашу сторону, протягивая корявые руки, похожие на узловатые ветки больных деревьев. Мы помчались прямо на них. Я выхватил палаш, сжал в левой руке трофейный гросмессер. Вор же луку предпочёл нечто вроде короткой дубинки с несколькими небольшими крючьями.
Мы ворвались в толпу покойников, орудуя каждый своим оружием. Я рубил тянущиеся ко мне корявые руки, выпускал кишки, срубал головы. Вор ловко крушил черепа мертвецов своей дубинкой, выскальзывал буквально из их пальцев, не давая схватить себя за одежду в последний миг, и обрушивал на локти и колени врагов било своей дубинки, с треском ломая кости суставов.
Вязнущие в топкой грязи мертвецы не поспевали за нами, и мы сумели вырваться из их толпы, проделав в ней внушительную просеку. И тут же кинулись со всех ног бежать дальше по дороге, разрывая расстояние между собой и топчущейся толпой ходячих покойников. На каждый башмак налипли тонны грязи, превращая их в неподъёмные ядра, вроде тех, что привязывают к ногам каторжан. С каждым шагом всё труднее было вырвать ногу из раскисшей земли, всё сложнее – не оступиться. Однако и мертвецы за нашими спинами едва волочились, часто падая, а шагающие следом топтали упавших, не давая шанса подняться.
После этой пробежки, когда нам удалось достаточно оторваться от толпы мертвецов, мы, не сговариваясь, решили дойти до фактории Роццано без привалов. Даже на то, чтобы привести одежду хотя бы в относительный порядок, решили не останавливаться.
Фактория располагалась среди руин городка Роццано, вымершего в первые годы чумы. Его не коснулся огонь бездушных, а потому большинство зданий уцелели, что и обусловило выбор. Первые рейдеры сделали работу госпитальеров, истребив немногих бродивших среди опустевших домов покойников и, вместе с теми, кто не желал подниматься, стащив в громадный ров и предав очистительному пламени. В скором времени эта фактория стала одной из самых процветающих, и была такой до самого конца. Теперь же, как и все прочие, пребывала в запустении, потому что отчаянных сорвиголов или просто глупцов, продолжавших заниматься рейдерством, было не столь уж много.
Вот только для полузаброшенной фактории, Роццано оказалась очень оживлённой.
Мы наблюдали за жизнью на фактории из разросшегося леса, окружавшего её. Благодаря тучам, всё ещё затягивающим небо, вокруг царила темнота, несмотря на не особо поздний час. На улицах горели большие костры, на них были установлены треноги. На одних жарилось мясо, на других булькали котелки. Запах стоял просто изумительный. Вокруг костров расселись несколько десятков человек, скорее всего, наёмники, судя по кожной броне и оружию, что держали под рукой.
- И кто же эти ребята? – поинтересовался я у вора. – Ты знаком с ними?
- Их не было тут в мой предыдущий визит, - покачал головой тот.
- Ни одного знакомого лица?
Тот лишь отрицательно мотнул головой.
Желания связываться с этими наёмниками, оккупировавшими факторию, у меня не было ни малейшего. Особенно в свете событий в Пьяченце.
- Дорогу они, скорее всего, патрулируют, - сказал вор, - и от них уже не удерём по раскисшей грязи, как от бродячих покойников.
Тут с ним было не поспорить. От пули или арбалетного болта в спину так просто не удерёшь.
- Единственное направление, которое они вряд ли перекроют…
Вор не стал договаривать – и так очевидно. Вот только выбор у нас был крайне скверный. Хуже просто не придумать.
- Лезть в город скорби ночью, - протянул я. – Может быть, там, - я кивнул в сторону фактории, - нас ждёт не столь страшная участь?
- Ты ведь был рейдером, - пожал плечами вор, - да и мне как-то пришлось задержаться в городе скорби почти до полуночи. Эти наёмники – зло нам неизвестное, в отличие от того, что обитает в Милане. Да и пройдём мы его лишь самым краем, только чтобы Роццано обойти по более широкой дуге.
- Ну что ж, - вздохнул я, преодолевая себя, - бывают и более изощрённые способы самоубийства, но я их не знаю.
Мы направились прочь от занятой наёмниками фактории Роццано, держа путь почти прямо на север. К городу скорби, что прежде звался Милан. Не прошло и пары часов – ночь ещё не успела толком вступить в свои права, когда мы пересекли его границу. И вошли в город скорби.
Глава 9.
Кто живёт в мёртвом городе.
Есть такая глупая детская загадка: кто в мёртвом городе живёт? И ответа на неё нет, потому что всякий, кто пересекает границу города скорби, остаётся там навсегда. Дело тут вовсе не в его зловещих обитателях — с ними вполне справлялись рейдерские команды вроде моей. Даже крысолюды не стали бы серьёзным препятствием, ведь они оказались удивительно трусливы, как и положено роду, давшему им жизнь, и насмерть дрались лишь будучи загнанными в угол. Сильнейшие особи этих тварей частенько предпочитали бежать, а не сражаться и гибнуть под клинками и пулями.
Вовсе не толпы ходящих покойников и крысолюды превратили былые мёртвые города, источник хоть и опасного, зато очень прибыльного дела, в города скорби, куда никто не осмеливается входить. Здесь творилась такая чертовщина, что рейдеры бежали с факторий, окружавших города. Их гнал безотчётный ужас, отвратительные порождения ночных кошмаров, которым и имени-то не подобрать, преследовали их не одни сутки. А самым страшным было то, что убивали они вполне по-настоящему. Тех, кто не успел бежать или предпочёл драться, находили разорванными на куски так, что одного тела от другого не отличить. Иные же лежали без единой раны, лишь лица их были искажены гримасами ужаса. Но были и третьи, о ком говорили, всегда понижая голос до шёпота. Те, кто уходил в города скорби по собственной воле, чтобы вернуться оттуда изменёнными. Мало кто видел этих изменённых. Одни утверждали, что все заразители как раз из таких, но это было заблуждением: уж кому-кому, как не мне знать это доподлинно. Другие же говорили, что им довелось встретиться с людьми, изменёнными городами скорби, в чём именно заключалось это изменение, они не могли сказать точно, вот только от обычных людей те отличались разительно, как небо и земля. И всегда творили такое зло, что и описать невозможно.
— Что тебя подвигло поддаться на мои уговоры? — спросил у меня вор, пока мы шли к городу скорби. — Ты ведь раздумывал, а после тебя словно молнией ударило. Кого ты увидел, а?
— А твой правый глаз ничего в них не увидел? — не слишком вежливо отозвался я вопросом на вопрос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});