Читать интересную книгу Король Яяти - Вишну Кхандекар

…Однажды он вернулся домой с известием, что на севере племена дасью восстали против власти Хастинапуры. На подавление бунта выступила хастинапурская армия под предводительством юного принца Яду. Войско дасью движется навстречу.

Почему же принц Яду? — думала я. — А где король Яяти? Болен? Не может ведь прославленный воитель сидеть в столице в час беды? Или властолюбивая Деваяни держит его в заточении?

Занятая мыслями о том, что могло случиться в Хастинапуре, я не заметила, как взволнован Пуру.

На другое утро он исчез из дома, захватив с собою лук и стрелы. Пуру никогда раньше не уходил, не предупредив меня. Сын не вернулся вечером, и я потеряла голову от тревоги. В деревне я узнала, что никого из друзей моего сына тоже нет и никто не знает, где они. Все открылось лишь когда Алака принесла письмо от Пуру.

Я развернула свиток.

«Враги напали на Хастинапуру, — писал мне Пуру, — есть ли нужда объяснять, куда зовет меня мой долг в час испытания? Впервые в жизни я не испросил позволения покинуть тебя. Мать, прости своего сына и благослови его. Не тревожься за меня, со мною верные, отважные друзья. Твой сын Пуру скоро к тебе вернется, доказав свою доблесть и защитив Хастинапуру».

Слезы так и полились из моих глаз. Кто смеет мешать кшатрию, сыну кшатрия, проявить себя на поле боя? Но я же мать, в силах ли я перестать бояться за единственного сына?

— Не надо плакать, — утешала меня Алака.

Ее волосы отливали чистейшим золотом в солнечных лучах, и я подумала, что если все будет хорошо, то моей невесткой станет милое создание, каких не так уж много на белом свете. Но и у Алаки глаза были на мокром месте, и через миг пришлось мне утешать ее.

— Пуру вернется живым и невредимым? — спросила она сквозь слезы.

— Пуру из касты воинов, — ответила ей я. — Он должен сражаться, когда идет война…

Новости не скоро доходили до нашей глуши.

Я решила перебраться поближе к Хастинапуре — поселиться в деревне у дороги, по которой все время скачут гонцы с донесениями о войне. Там есть надежда узнать о Пуру или о ком-то из его друзей. Алака умолила меня взять ее с собой. Мать Алаки не хотела отпускать дочь, и мне стоило немалого труда переубедить ее. Со вздохом она, наконец, сказала:

— Что поделаешь! Дочь — всегда чужое богатство. Если уж отдавать богатство в другие руки, так лучше вовремя.

Нас согласились сопровождать двое горцев — из тех, кому Яти когда-то препоручил меня и маленького Пуру, и мы отправились в путь. Какие видения только не посещали меня в пути: то представал передо мною юный герой, увенчанный славой, то мнилось мне, что Пуру ранен…

Итак, я приближалась к Хастинапуре — той же дорогой, по которой я убегала ровно восемнадцать лет назад. И с тем же страхом в сердце, с теми же мыслями о грядущем, которое попеременно мне виделось то золотым, то черным.

Восемнадцать лет назад я охраняла беспомощного Пуру от мстительности Деваяни, и мое сердце терзали страхи. Сегодня Пуру был мужчиной, воином, а мое сердце все так же терзали страхи. Неужели суждено человеку не расставаться никогда со страхом, как он не расстается со своей тенью? Вся разница лишь в том, что сейчас я не могу охранить Пуру от опасности…

Мы, наконец, обосновались в деревеньке, неподалеку от Хастинапуры. И в тот же день мы услышали страшную новость от раненого лучника: принц Яду и его соратники захвачены в плен. Дасью увели пленных, никто не знал, где они и что с ними. Говорили, что у дасью есть обычай, обезглавив врага, насаживать голову на копье и возить по своим владениям…

А Пуру? Что, если он был вместе с принцем Яду? Что, если он тоже попал в плен? Найду ли я сына? Как? Победителем или… увижу его голову на копье?

Великий боже, что я натворила в прошлых жизнях, если шлешь ты мне такие испытания?

Деваяни

Ночь новолуния пугающе темна. Я вижу звезды над верхушками деревьев, но в их мерцании мне чудится насмешка. Позвать слугу, распорядиться, чтобы опустили занавеси на всех окнах. Дворец наполнен челядью, но все так тупы, так коварны, ненадежны. Я одна.

Мне кажется, будто все горит вокруг меня, я просто вижу языки огня и чую запах пожара. Что делать, куда броситься?

Час назад прискакал гонец с черной вестью: войско принца Яду разбито наголову. Принц Яду — мой Яду! — захвачен в плен. Дасью увели его. Да нет же! Не может этого быть! Не могу поверить!

Как может рухнуть гора Меру? Как может попасть в плен сын Деваяни? Внук Шукры, святостью своей прославленного во всех концах земли! Не может быть. Не верю известиям гонца.

Когда выходил Яду в поход, я с такой верой совершила обряд арати, обведя светильником со священным огнем вокруг головы сына, нарисовала алый кружок на его лбу. И стала ожидать вестей о великой победе, как птица-чатак, задрав голову к небу, ждет первых капель дождя. Вместо дождя небеса извергли молнию.

Никогда прежде не склоняла Деваяни голову, никогда не признавала себя побежденной. А сейчас… Что мне делать? К кому броситься? Может быть, скоро отец выйдет из своего гималайского уединения — должен подойти конец его испытаниям. Восемнадцать лет не виделась я с отцом, восемнадцать лет не навещала его, боясь помешать. Если бы я рассказала отцу о своих обидах, о злополучном моем замужестве, он мог бы сгоряча прервать моления… Поэтому я и не открывалась отцу. Ведь это по моему настоянию воскресил отец когда-то Качу и лишился из-за этого тайны сандживани. Что же теперь, когда отец вот-вот обретет новую тайну, не меньшую, чем сандживани, я приду к нему и потребую: вызволи из плена Яду! С каким лицом предстану я перед ним?

Нет, не могу. Даже ради единственного сына — все равно не могу.

Пусть увенчаются успехом долгие труды моего отца. Как вулканическая лава изливаются из моего сердца воспоминания об обидах, которые пришлось мне претерпеть за восемнадцать лет. Наступит, наступит час моей мести, и я никого не забуду. Еще не время, еще не возвратился отец. Шармишта с ее выродком, которому предсказано наследовать престол Хастинапуры! Яяти, супруг мой августейший, — каждого постигнет возмездие. Но нужно подождать.

Подождать. А как же Яду? Дасью могут убить его. Убить моего Яду! Мне нужно, чтобы Яду вернулся ко мне живым и невредимым! Мне больше ничего не нужно: ни королевства, ни возмездия, ни отцовского могущества…

Остановись. Это не речи Деваяни, королевы Хастинапуры, дочери премудрого Шукры. Так может говорить слабая женщина. Мать, обезумевшая и обессилевшая от горя.

А что ж король Яяти? Я и не вспомнила о нем. Великий полководец Яяти, сын и внук прославленных своей отвагой воинов — не сидеть же ему сложа руки, в то время как его сыну грозит смертельная опасность! Где король? Возможно ли, чтобы он еще не знал о поражении хастинапурской армии и о пленении принца Яду? Главный министр прибежал с известием о беде ко мне, но от меня отправился в Ашокаван.

— Ваше величество, — сказал он, — Хастинапура в опасности, и нужно действовать безотлагательно. Я убежден, что его величество, узнав о нашем поражении, сам поведет войско. Он отобьет у дасью принца Яду. Не сомневайтесь, ваше величество.

Почему же все так тихо? И почему нет ни короля, ни главного министра? Почему не входит Яяти в боевом облачении и не говорит мне:

— Я готов к походу, благослови меня, жена! И жди нас с сыном!

Что могло произойти? Или настолько поглощен король своими удовольствиями, что не желает думать об опасности, грозящей сыну? Или он просто пьян до бесчувствия? Пьян и не знает, что случилось?

Будь проклят день, когда я соблазнилась престолом Хастинапуры! Я не замуж вышла, я в жертву себя принесла и уже восемнадцать лет горю на жертвенном огне!

Восемнадцать лет. Так и стоит перед глазами тот ночной ураган.

Я выступала перед тонкими ценителями искусств, знаменитыми музыкантами и танцовщиками, которые со всего света собрались в этот зал, привлеченные рассказами о том, как я танцую. Я приготовила большую программу — танец любви, танец весны, танец сезона дождей. Все восторгались мной, но никто в зале не подозревал, что сердце Деваяни истекает кровью, что рану в сердце ей нанес король. Король изменил ей с ведьмой в образе служанки, унизил Деваяни. Она танцует, чтобы превозмочь боль и обиду.

Все говорили, что я превзошла себя в тот вечер. Что ж, значит, действительно только страдание рождает великое искусство и самой природой художнику назначено страдать.

Небо затянули страшные черные тучи, под стать обуревавшим меня чувствам, но все-таки я согласилась танцевать. С первых же движений я вошла в мир образов, которые мне предстояло воплотить, а мои переживания словно отодвинулись в сторону. Я забывалась в танце, как забываюсь перед зеркалом, когда вижу, какой силой обладает моя красота. Я больше не играла, я жила в образе влюбленной женщины, готовой всем пожертвовать ради любви.