Марина снова посмотрела в зеркало. Из зеркала на нее глянула типичная затюканная училка районной школы: потрепанная, задерганная, еще молодая, но уже «несвежая».
«Ну?» — подстегнул ее внутренний голос.
«Как думаешь, форму заявления стоит загуглить или можно от руки написать?» — задумчиво откликнулась она.
Глава 13
До школы Марина кралась по кустам, натянув на себя не привычную форму, а старый спортивный костюм. На голову она надела завалявшуюся в коридоре кепку бывшего и темные очки — прямо поверх обычных, с диоптриями: отчего-то одни на другие сели, как влитые. Она даже свою бессменную сумку поменяла на походный рюкзак.
В секретарскую Марина решила не ходить: несмотря на начало каникул, в коридоре вполне можно было нарваться на коллег или учеников, а то и на огромную толпу ЕГЭшников. Перевязала стопку бумаг бечевкой, сверху положила заявление и записку, а затем с колотящимся сердцем и надвинутой на нос кепкой скользнула в тамбур.
Там, ныкаясь от камеры наблюдения, Марина примостила свой «сюрприз» в уголке и торопливо покинула помещение: требовалось как можно скорее убраться, потому что при виде неопознанного объекта и странного человека на камерах бравый старичок-охранник мог позвонить в полицию и заявить, что в школе бомба. И хоть всех уже тошнило от этих регулярных ложных «заминирований», полиция все равно могла подсуетиться и догнать Марину, а там объем неприятностей вырос бы на двести процентов.
Но, увы, быстро смыться с места преступления девушке не удалось. Едва она пролезла через «народный» выход — очередную несанкционированную дыру в заборе — как ее окликнули:
— Марина Игоревна, вот вы-то нам и нужны!
Она обернулась. От школьных дверей к ней спешили двое — дородная женщина возмущенного вида и худой пацан, выглядящий так, что сразу стало понятно: учитель музыки — не первый, к кому его сегодня тащат.
— Марина Игоревна, так нельзя! — сходу взяла быка за рога женщина.
— Как нельзя? — со вздохом спросила Марина, поняв, что тихо уйти не получится и, возможно, придется даже возвращаться в здание, загружать электронный журнал, править очередную «четверку» на «пятерку». Потом — попасться на глаза кому-нибудь из руководства…
— У Сережи все еще нет отметки по музыке! — женщина сурово уперла руки в бока.
— Которого Сережи? — уныло спросила Марина, чувствуя, как на нее накатывает вся та мерзкая тяжесть, от которой она упорно пыталась сбежать.
— Какого-какого — вот этого! — возмутилась женщина и ткнула пальцем в сына.
— Я имею в виду, фамилия у вас какая? — устало пояснила Марина, глядя на одного из пятнадцати Сереж, которых обучала в этом году.
Лицо было едва-едва знакомое, из чего она сделала вывод, что парень либо прогульщик, либо «болельщик». Ну, либо «олимпиадник», которого постоянно снимают с уроков на разные мероприятия. Но последнее было маловероятно — лицо у парня выглядело уж больно виноватым. У «олимпиадников» обычно более самодовольное и самоуверенное выражение.
— Вы что, за год даже не удосужились выучить, кого как зовут? — женщина выпучила на нее глаза.
— Кто ходил, того запомнила, — холодно ответила Марина, не торопясь вступать в визгливую перепалку. С учетом того количества новых учеников, которое появлялось у нее каждый год, даже активно отвечающих было сложно запомнить по именам, а уж прогульщиков — тем более.
— Сережа ходил! — сдвинула брови женщина и наклонилась над Мариной всем своим ростом и весом, будто пытаясь вдолбить эту мысль в голову наглой учителишки. Марина, которая терпеть не могла нарушения личных границ, не выдержала:
— Послушайте, женщина, Вам что нужно? — спросила она. — Я всех аттестовала, ни одного пустого окошечка не оставила.
— Вы поставили Сереже «тройку» за четвертую четверть! И у него теперь выходит «четыре» за год. По музыке! Где это видано? — наконец, добралась до сути скандалистка. И хоть до этого она заявила, что отметка за четверть «отсутствует», но, похоже, просто не желала ее видеть.
Марина скрипнула зубами и полезла в рюкзак за бумажной версией своего журнала: как знала, что понадобится, и взяла его с собой.
— Фамилия, — строго потребовала она, тоном напоминая, кто в данной ситуации выше по статусу.
— Кедров, — поджав губы, процедила женщина, видно, решив все-таки дать учителишке последний шанс, прежде чем жаловаться директору и писать кляузу в Управление образования. — Пятый «Б».
Марина пролистала журнал и сразу нашла проблемную зону, трижды обведенную красной пастой в разных местах.
— Ваш Сережа на музыке в этой четверти был всего один раз, в самом начале, — девушка повернула журнал к родительнице.
— Он болел, — почти гордо пояснила та.
— Да, я вижу, — профессионально сдерживая внутренние порывы, ответила Марина. — В первый урок у него значится «Нб», я так помечаю болевших. Затем стоит одна «тройка», а дальше — шесть «эНок» и ни одной отметки.
— Не может такого быть! — женщина вгляделась в журнал внимательнее. — Вот тут он был у зубного.
Она ткнула пальцем в апрель.
— Хорошо, исправим на «болел», — Марина послушно подписала «б», хотя никакой бумажки, подтверждающей визит к доктору, ей не предоставили.
— Вот здесь он помогал классному руководителю с подготовкой к капустнику. Его должны были отпросить, — с чувством собственной правоты заметила женщина, продолжая разглядывать ровные ряды чисел и значков.
— Да, здесь стоит пометка «Ув», то есть «уважительная причина», — ответила Марина, хотя в глубине души не считала такую практику прогулов уважительной причиной.
— Вот здесь он снова болел, — женщина указала на еще три «Нб». — А вот тут… тут не знаю. Но точно не прогуливал!
— Видите ли, с точки зрения правил выставления оценок, на самом деле не имеет значения, по какой причине Вашего сына не было на занятиях, — осторожно, чтобы не спровоцировать возмущенную истерику, начала Марина.
— Как это? — неискренне удивилась женщина.
— Чтобы поставить четвертную, требуется хотя бы три отметки, — послушно пояснила Марина, опустив уточнение, что для этого еще и — о, ужас! — учиться надо. — У Вашего сына она одна. Я дала ему дополнительное задание. Он его не сделал.
— Где дали? — нахмурилась женщина, глянув на сына. — Я не видела задания.
— В электронном журнале было уведомление, — пояснила Марина.
— А, так у него пароля нет от аккаунта. Вы бы мне написали, я бы ему передала, — заявила она.
— Вам я тоже писала, — поджав губы, заметила Марина: ну не мог ребенок целый учебный год прожить без доступа к электронному дневнику. — Вот у меня тут красный восклицательный знак. Родителям всех детей, которым я этот знак поставила, за две недели до выставления отметок были высланы электронные письма.
— Простите, но не могу же я каждый день проверять, кто там что пишет! — смущенно, и потому весьма нагло и с напором ответила женщина. — Там этих писем — миллион!
— Кхм, — только и ответила Марина, тщательно и сразу при обнаружении отвечавшая на каждое маломальское сообщение от тысячи четырехсот сорока родителей семисот двадцати детей. Конечно, не каждый из этих двух тысяч человек писал ей еженедельно. Зато некоторые эту норму перевыполняли десятикратно.
— Но если по одной отметке нельзя выставлять «четвертную», то как же Вы тогда это сделали? — тут же нашла спасительную ниточку женщина. — Он всего на одном уроке был, и в тот день Вы его не спрашивали! Получается, оценка несправедливая!
— Очень просто, — развела руками Марина. — Я поставила ему «двойки» за несделанные работы. Вообще-то, полагаются «колы», но эта отметка уже лет пятьдесят, как не используется. И так как завуч настоятельно меня просила «двойки» в журнал не выставлять, потому что «двоек» по музыке не бывает, пришлось исправить их на «тройки». Так у Вашего сына и вышла «тройка» в четверти. И «четыре» за год. Как мне кажется, с «колов» до четверки — это и без того потрясающее преувеличение. Чего Вы еще от меня хотите?