страдал из-за того, что у меня их никогда не будет.
Эрин зашла вслед за мной в квартиру и ухватила собаку за ошейник, чтобы почувствовать себя в безопасности. Я не смог не улыбнуться, настолько умилительным был ее жест. Затем она проинспектировала комнату, и мое дайверское снаряжение почему-то вынудило ее нахмуриться. Она вымокла с головы до ног. Вода с волос стекала по ее лицу.
– Дай мне пальто, я его высушу, – приказал я, вытянув к ней руку.
К моему большому удивлению, она не спорила и отдала пальто, но перед этим все же вынула из кармана телефон. Она покосилась на него и как будто успокоилась. Когда я вошел в гостиную, она стояла на том же месте. Я протянул ей полотенце, но она мотнула головой, отказываясь.
– Садись.
Никакой реакции.
– Выпьешь?
По-прежнему ничего. Ее молчание раздражало меня все сильнее. Я был весь на нервах, пора было взять себя в руки. Не обращая на нее внимания, я открыл вино, достал два бокала и поставил на кофейный столик. Налил себе и сделал солидный глоток, чтобы успокоиться.
– Мы здесь не для дружеской беседы, Эрин, – заявил я. – Догадываюсь, что я последний, с кем бы ты охотно скоротала вечер, и, если честно, я тоже предпочел бы провести его по-другому. Но нам есть что сказать друг другу, по крайней мере, у меня найдутся две-три вещи, которые надо тебе объяснить. Однако все это не должно мешать нам вести себя вежливо. Я не скажу ни слова, пока ты не сядешь. Насчет вина решай сама.
Она наконец отпустила Дус, и та легла у моих ног. Эрин покачала головой, расстроившись из-за предательства собаки, после чего пристроилась на краешек кресла напротив меня, готовая сбежать при малейшей моей оплошности. Она автоматически натягивала пониже рукава свитера, как будто безнадежно искала хоть чуточку тепла. Потом она справилась с собой и дрожащей рукой налила себе вина. Сделала глоток, нервно шаря взглядом по сторонам. С каких пор я начал внушать страх? А что, если Эрин боится всех мужчин? В это трудно поверить, если вспомнить, как приветливо она ведет себя с клиентами. Но в баре она была у себя дома, “Одиссея” защищала ее. Что с ней случилось? Что ей сделал Иван?
– От кого ты узнал об Иване? – наконец заговорила она.
Как ей доказать, что я с ним действительно знаком? Она отказывалась принимать реальность. С другой стороны, ее муж исчез семь лет назад и с тех пор не объявлялся, а я был для нее неизвестным, который не в курсе, что у Ивана есть дети. На ее месте я бы вел себя так же.
– От него, Эрин. От него самого.
Она покачала головой, глаза наполнились слезами.
– Это невозможно.
Я ничего не ответил и посмотрел на нее в упор, не собираясь сдаваться.
– То есть он жив? – Ее голос надломился. – Нет, нет. Не верю.
Она съежилась в кресле, сжала руки на груди, словно чтобы укротить нестерпимую боль. Все ее существо жаждало доказательств. В следующие несколько минут я поделился с ней впечатлением о своей встрече с Иваном и тем немногим, что я о нем знал. Я скрупулезно перечислил все, что наблюдал в последние два года в каждый мой приезд на остров. Упомянул его харизму. Описал ресторан. Успех его предприятия. Его одиночество. Его загадочные затмения и минуты немоты. Я рылся в памяти, извлекая мельчайшие детали, способные снять ее сомнения. На миг зажмурившись, я припоминал ресторан, чтобы найти нечто, привлекшее мое внимание. И мне это удалось.
– Эрин… У него на кассе всегда лежит книжка. “Илиада” и “Одиссея”.
Она приложила ладонь к губам, помешав вырваться рыданию.
– Тогда это точно он…
Это был болезненный шепот. Она была бледной и растерянной и выглядела в этот момент немыслимо хрупкой.
– Когда я заметил его фотографии за твоей стойкой, я сделал вывод: раз ты все еще держишь их рядом с собой, следовательно, ты его ждешь. Я неправильно истолковал знаки.
Она опечаленно покачала головой:
– Какая же я дура… Почему я их не убрала… С какой стати мне хранить ему преданность?
Эрин что-то бормотала, перебирая воспоминания, сама себе задавая вопросы. Как прервать женщину, осознавшую, что ее жизнь рухнула? Во второй раз. Знай я это, я бы ни слова не сказал. И вообще ни за что не явился бы в “Одиссею”. Я хотел повести себя правильно, а стал пособником Ивана. Ее отчаяние лежало на моей совести, и я был бессилен. У меня не находилось слов, чтобы успокоить ее. Я, к сожалению, не догадывался ни кто она такая, ни в чем нуждается. Но в чем вообще можно нуждаться в ее положении? В забвении? В пробуждении от кошмара? В молчании? В сочувствии? Я не представлял, как подбодрить человека, которому так плохо. Я в очередной раз расплачивался за выбор своего образа жизни, за полное отсутствие настоящих дружеских связей.
– Почему он заговорил с тобой обо мне? – вдруг спросила она. – В чем причина? Ты утверждал, что вы никогда не обсуждали с ним подробности личной жизни.
– Так и есть, никогда. Я был готов к чему угодно, но не к заявлению, что он женат. Он вывалил на меня все в аэропорту, перед самой посадкой… Умолял пойти к тебе. Сообщил название бара и твое имя, причем мне пришлось их вытягивать из него…
– Так чего же он все-таки от меня хочет?
Она окончательно впала в панику. Неужели Иван не только эгоист, но и опасный тип? А я ни о чем не догадался? То есть мне и моей блистательной наблюдательности был нанесен сокрушительный удар. Почему я не отнесся внимательнее к этим его уходам в никуда? В такие мгновения его мрачная аура отталкивала любого, кому пришло бы в голову приблизиться к нему. Почему я всегда искал ему оправдания, когда по вечерам перед закрытием ресторана он лез в драку? Он, не задумываясь, орудовал кулаками, набрасывался на клиентов, которые как-то не так себя вели, и иногда сам придумывал повод. Кровь и удары не напрягали его. Стоило поразмыслить, и я неизбежно пришел бы к выводу, что он ловил от этих стычек кайф. В любом случае, я не был готов отмахнуться от вопроса Эрин или соврать ей.
– Его интересует, что с тобой сталось, по-прежнему ли ты здесь, в “Одиссее”. Существует ли он еще для тебя…
Она пришла в ужас:
– Он попросил тебя разведать все для него? Какой трус! Вот скотина…
Она знала его как