хорошо, мы с твоей матерью порадовались, что ты стала такой же, как раньше. А у тебя вдруг опять озабоченное лицо.
Родители читают меня, как открытую книгу. Отцу понадобилось меньше получаса, чтобы расшифровать меня. Тем не менее я продолжала тщательно освобождать полки от лишних снимков.
– Надо бы позвать твоего брата.
– Отличная идея, папа, – не задумываясь ответила я. – Как по твоим прикидкам, сможем мы сегодня в двенадцать пообедать дома? Палома заменит меня.
– Эрин! Посмотри на меня! – К нему возвратился голос властного и обеспокоенного отца. Я все-таки обернулась.
– Это серьезно?
– Да, папа.
Я подошла к дому родителей одновременно с Эрваном и Люсиль. Успокоилась, узнав свою невестку. Я забыла пригласить ее лично, поскольку это само собой разумелось: если я произносила “Эрван”, это означало “Эрван и Люсиль”, так как они неразлучны. Для начала она отодвинула мужа в сторону и положила ладони мне на плечи, чтобы избавить от первого потока вопросов моего старшего брата.
– В чем бы ни было дело, я его утихомирю, – подмигнула она мне.
Я поблагодарила ее, поцеловав в щеку. В том, что мы нашли друг друга, промелькнула у меня ироничная мысль, была явная заслуга Ивана. Я была обязана его исчезновению тем, что по-настоящему узнала жену брата. До этого я виделась с ней всего несколько раз в год, а то и реже. Люсиль была полной моей противоположностью: слишком элегантная, ухоженная и, как я полагала когда-то, высокомерная карьеристка. Я не доверяла ей и, в свою очередь, как позже она призналась мне, наводила на нее ужас. До Ивана я была суперактивной, чувствовала себя комфортно в любых условиях, у меня было море знакомых. Я никогда не лезла за словом в карман, весело проводила время, когда мама с папой уезжали, работала в родительском баре, и все друзья Эрвана были моими друзьями и относились ко мне как к своей. А ей, несмотря на всю любовь моего брата, пришлось сражаться, чтобы ее приняли. Потому-то она и пряталась в панцирь бесстрастной ледышки. Когда они вдвоем явились мне на подмогу, я открыла для себя женщину, наделенную редкостным тактом, искренностью и великодушием. Она покаялась, что какое-то время торжествовала, наблюдая, как я тускнею с Иваном, это был ее реванш. Потом она начала беспокоиться, как бы все не кончилось плохо. Когда время показало ее правоту, она очень сердилась на себя за недобрые мысли. Люсиль со всей преданностью приняла во мне участие. Она глубоко прониклась духом семьи, хотя создавать собственную не собиралась. Да, мы не всегда соглашались друг с другом – слишком мы были разные, но благодаря Эрвану я все же стала ей сестрой, и Люсиль не жалела себя, чтобы помочь сестре. В последние годы она перепробовала все на свете, лишь бы растормошить меня, лишь бы я опять стала собой.
Меня поразило внешнее спокойствие родителей. Они вели себя так, будто ничего особенного не произошло, и послушно ждали, когда я сама расскажу, что у меня в очередной раз стряслось. Эрван сдерживался, но только потому, что жена не спускала с него глаз. Едва он порывался открыть рот, как сразу кривился от боли и недовольно косился на Люсиль, которая, похоже, непрерывно пинала его под столом ногой. Редчайший случай для нашей семьи: был слышен стук приборов по тарелкам.
После десерта мать сдалась и обратилась ко мне:
– У меня сегодня много дел, так что, если ты можешь покороче, я была бы благодарна.
Моя мама – уникальный человек!
У меня промелькнула мысль о Гари, и я решила действовать, как он. Напрямик.
– Иван.
Никакой реакции. Они только озадаченно приподняли брови. В самом деле, если кто-то чужой называл при мне это имя, я взвивалась. Но если его произносила я, мои родные принимали это как должное, поскольку все мои заморочки были так или иначе связаны с ним. Очевидно, я подошла к следующему важному рубежу.
– Мне сообщили об Иване.
Отец вскочил и направился к буфету за спасительной пачкой сигарет, прикурил одну и протянул матери, после чего еще одну взял себе. Я тоже хотела попросить сигарету, но остановила себя.
– Режис, я, пожалуй, пропущу сегодня спортивные занятия. Слушаем тебя, дорогая. – Мамин голос повысился на тон.
Я втянула побольше воздуха, набираясь смелости, и ринулась вперед. Рассказала о появлении Гари, о вчерашнем вечере и ворохе открытий, которые он мне принес. Меня никто не прерывал. Когда я договорила, стало так тихо, что, пролети сейчас муха, мы бы ее услышали. Молчание прервал Эрван:
– Отсюда следует, что это действительно был он.
Не успела я спросить Эрвана, что он имеет в виду, как он встал, тоже пошел за сигаретой и вытащил ее из родительской пачки. Сколько лет я не видела брата курящим?
– Хорошо бы уточнить, – попросила я.
– Я не делился с тобой новостью, чтобы не пугать попусту. Почти месяц назад у меня возникли подозрения…
Меня уже больше ничто не могло вогнать в шок.
Оказывается, Эрван много лет усиленно искал Ивана, но держал меня в неведении. В определенном смысле меня это не удивляло. Эрвану не нравилось, что я так легко подчинилась последнему приказу Ивана и не пыталась его найти. Брат потратил кучу денег на частных детективов во всех концах света, но безуспешно. Операция длилась четыре года. Я понемногу приходила в себя, и Эрван устал и бросил эту затею, смирившись с отказом от предполагаемой мести зятю, поступка которого решительно не понимал, и стремления заставить того расплатиться за горе, причиненное его младшей сестре. Но несколько недель назад я заговорила о разводе, и это подтолкнуло Эрвана к последнему расследованию. Со свойственной ему дотошностью он начал с прочесывания сайтов, и, к его полному изумлению, на этот раз Иван, как по взмаху волшебной палочки, через пару минут нашелся в интернете управляющим рестораном на Реюньоне. Ни на сайте, ни в социальных сетях не было ни одной фотографии, которая бы подтвердила или опровергла, что это он, а не его однофамилец. Но брат больше не имел права притворяться, будто не нашел ни следа Ивана и не знал другого его адреса, кроме “Одиссеи”. И он отправил заявление о разводе по почте на Реюньон. Назад его письмо до сих пор не вернулось.
Я, конечно, запаниковала, зато получила дополнительное доказательство правдивости Гари.
– До этого момента отсутствие письма могло быть свидетельством чего угодно, Эрин. Но после того, чем ты с нами поделилась, сомнений не осталось, это он… Мне очень жаль.
– То есть ему известно, что