Через несколько минут пришел новый семафор с «Конго»: «Адмирал Курита приказывает вам срочно возвращаться на Трук. Счастливого плавания и удачи!»
Огромный силуэт линкора «Конго» расплылся в моих слезах, когда я читал это теплое послание адмирала Курита.
Сообщив Мацумото, что мы возвращаемся на базу, я впервые за сутки присел в свое кресло. Мацумото предложил мне спуститься в каюту и немного поспать, уверяя, что справится с ручным управлением рулем самостоятельно. Я уже был склонен с ним согласиться, но вспомнил, что до наступления темноты необходимо провести погребальную церемонию по нашим погибшим товарищам.
На полубаке эсминца были выложены сорок три трупа. Некоторые были представлены в виде разорванных на части останков. Друзья каждого из погибших промыли их тела теплой водой и зашили в брезент. Для этой церемонии использовалась только драгоценная дистиллированная вода.
Горны заиграли прощание, офицеры взяли под козырек и тела погибших были преданы океану. Два унтер-офицера обмыли и зашили в брезент тело сигнального старшины Ивата, который, первым заметив крейсер «Хелена», можно сказать, спас эсминец. Я спустился с мостика — первый раз с начала операции — и подошел к останкам сигнальщика.
— Он был моим другом, — сквозь слезы проговорил я. — Я должен лично участвовать в его погребении.
Я снял с себя форменный китель и накрыл им тело Ивата. Многие матросы плакали как дети, вытирая слезы ладонями.
Солнце садилось, и, когда погребальная церемония закончилась, было уже совсем темно. «Амацукадзе» совершил круг почета над местом погребения, экипаж хором читал поминальную молитву, а затем мы возобновили движение на север по направлению к Труку.
Капитан-лейтенант Мацумото, закончивший когда-то училище торгового флота, был прекрасным штурманом и освоился с ручным управлением рулем очень быстро. Эсминец шел, почти не рыская на курсе, и через 24 часа «Амацукадзе» бросил якорь в тихой лагуне атолла Трук.
Прошедшее сражение закончилось безусловной победой японцев. Но победа опять была чисто тактической, а стратегически снова выиграл противник.
Наша попытка бомбардировать аэродромы Гуадалканала была полностью сорвана. Ни одного снаряда по острову выпущено не было и гибель американских кораблей была, таким образом, оправдана.
Адмирал Ямамото был страшно разгневан подобным оборотом событий. Мало того, что адмиралу Абе не удалось выполнить поставленную перед ним задачу, он еще умудрился потерять в этом бою линейный корабль. «Хийя» стал первым японским линкором, потерянным в войне.
Не менее шокировано было и высшее командование в Токио. И хотя вслед за неудачей Абе последовала еще худшая неудача адмирала Кондо, козлом отпущения за обе неудачи стал контр-адмирал Абе. Была назначена комиссия адмиралов для тайного военного суда над адмиралом Абе и командиром «Хийя» капитаном 1-го ранга Нисида. Им не удалось оправдать свои ошибки и промахи. Суд приговорил обоих к увольнению со службы. Им была назначена пенсия, но запрещено было хоть как-то напоминать о себе или появляться в общественных местах и на страницах прессы.
В ночь на 13 ноября эскадра контр-адмирала Шодзи Нисимура из трех крейсеров и четырех эсминцев подошла к побережью Гуадалканала и бомбардировала американские аэродромы. Бомбардировка была столь неэффективной, что уже на следующее утро с этих аэродромов поднялись бомбардировщики американской морской пехоты. Взаимодействуя с самолетами авианосца «Энтерпрайз» они атаковали японский транспортный конвой из одиннадцати транспортов и утопили семь из них. Кроме того, американские самолеты утопили тяжелый крейсер «Кинугаса» и тяжело повредили три эсминца.
При осуществлении следующей операции, назначенной на ночь 14 ноября, адмирал Курита был неожиданно заменен заместителем главкома адмиралом Кондо. Было составлено мощное соединение, состоящее из линкора «Киришима», тяжелых крейсеров «Атаго» и «Такао» плюс все бывшее соединение адмирала Абе, не считая «Хийя» и трех эсминцев.
Назначение адмирала Кондо командовать этим мощным соединением можно считать одной из самых ужасных ошибок адмирала Ямамото. До сих пор остается загадкой, почему Ямамото так высоко ценил боевые способности адмирала Кондо, хотя тот уже успел довольно явно продемонстрировать свою нерешительность, если не сказать растерянность, в реальной боевой обстановке. В итоге, в ночном бою у Гуадалканала мощное соединение Кондо, включавшее в себя линкор, два тяжелых и один легкий крейсер и девять эсминцев столкнулось с гораздо менее сильной американской эскадрой контр-адмирала Уиллиса Ли из двух линкоров и четырех эсминцев. В последовавшем бою Кондо потерял линкор «Киришима» и эсминец, а Ли — только три эсминца. Два тяжелых крейсера Кондо не получили никаких повреждений, но Кондо приказал отходить, даже на попытавшись продолжить бой с противником. Это был третий подобный поступок адмирала Кондо за четыре месяца.
Адмирал Ямамото, который пришел в такую ярость, узнав, что Абе потерял линкор «Хийя», оказался на удивление снисходительным по отношению к Кондо. Многим офицерам из окружения Кондо было стыдно и за него, и за себя. Они предпочитали вообще не говорить об этом бое.
Адмирала Кондо я хорошо знал. У него были повадки английского лорда. Он был дружелюбен, приветлив и вежлив со всеми, имел репутацию ученого. Ко мне он всегда очень хорошо относился, и я платил ему за это искренним уважением. Но, тем не менее, я убежден, что одной из величайших ошибок адмирала Ямамото была переоценка боевых качеств адмирала Кондо. Кондо мог быть прекрасным профессором Морской академии и даже начальником Главного морского штаба. Но как командир боевых соединений флота он был явно не на своем месте.
Придя на Трук, «Амацукадзе» пришвартовался к борту плавмастерской «Акаши». Главный инженер мастерской пришел на эсминец для осмотра полученных нами повреждений. Я сопровождал его, выразив надежду, что если ремонт начать без проволочек, эсминец обретет былую боеспособность за неделю или, в крайнем случае, дней за десять. Все-таки мы, несмотря на повреждения, добрались до Трука своим ходом.
Мы провели весь день, составляя дефектную ведомость, и мой оптимизм постепенно улетучивался. В корпусе корабля мы насчитали тридцать две пробоины диаметром больше метра и пять небольших пробоин от неразорвавшихся снарядов. Странно, а мне казалось, что «Амацукадзе» получил всего три прямых попадания! Что касается мелких осколочных пробоин, то насчитав их сорок штук, я сбился со счета и бросил это дело.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});