Каждый раз Ворон давал ему образы, помогая вызвать ощущения. Он создавал условия. И каждый раз Ворон опасался, что Скиталец уйдет и не вернется, но не объяснял — куда. Он лишь говорил, что возможности могут погубить. Поэтому он никогда не давал ему зайти слишком далеко. Особенно опасным Ворон считал поддаваться чувствам.
— Не только страх, но и другие сильные эмоции заставляют тебя неосознанно влиять на Перекресток. Однако, чем сильнее эмоции и масштабнее их результаты, тем больше вероятность, что произойдет инверсия. Отдача отнимет у тебя не только эти чувства, но и разум.
— Я справлюсь, — отвечал мальчик. Но не слишком уверенно.
* * *
Саша стоял на площади рядом с олерисом. Клык сидел у него на плече, заинтересованно наблюдая за скоплением людей. А вокруг собралось множество священников, разных рангов. Одни был одеты в серые одежды попроще, другие, как олерис, в белоснежные одеяния. А некоторые — в черные мантии.
Чуть дальше стояли и все знатные лица города. Княжеские советники, затем — старосты и купцы. И вдали все было заполнено народом. Одна группа переходила в другую без разрывов. Места просто-напросто не хватало. Если бы колокол располагался на храмовой площади, то места бы хватило всем. Но этот колокол был светским, не религиозным. Храмы вообще не использовали колоколов. Поэтому, колокол поставили на небольшой площади перед княжеским теремом, на сходе нескольких улиц. Эта площадь возникла гораздо раньше храма, и колокол был ее центром. Может даже причиной ее спонтанного образования.
Саша видел скопление на этой площади второй раз. Первый — когда князь созывал народ. Теперь колокол не звонил, но людей было гораздо больше. Ведь здесь находилось собранное войско. Точнее, лишь основная его часть — дружина. Большая часть ополчения уже находилась за городом, собранная в колонны. Войско было готово к походу.
Вдруг рядом с Сашей возник Ареил. Молодой князь заметил друга в толпе и протиснулся поближе. Он был одет в праздничные одежды — багровые одежды, плащ… даже короткий кинжал, украшенный драгоценностями.
Саша был рад появлению Ареила. У него можно было спросить всё, что в происходящем было непонятно. И получить простой ответ. Олерис не всегда отвечал ясно. Иногда, специально, довольно туманно.
— Еле вырвался. — Ареил показал глазами на скопление княжеского двора. Там стояла княгиня, окруженная женами советников, няньками, и просто дворовыми девками. Это было красивая и высокая женщина. По Сашиным меркам мать Ареила была полновата. Но по местным канонам — почти идеал. К тому же, ее лицо было очевидно красивым — тонкие брови и нос, длинные ресницы и чувственный рот.
Княгиня плакала. И не только она. Казалось, все женщины в толпе плакали и причитали, провожая мужей и сыновей на войну. Такова была традиция, таковы были и их чувства, которые считалось зазорным скрывать, а не наоборот. Момент, когда они бросались к мужчинам, обнимая их, уже прошел. Так же, как и напутствия старейшин и советников, остававшихся управлять городом. Теперь мужчины взбирались на стидов, занимая места в колонне. Все ожидали приказа князя. А он произносил совету последние напутственные слова.
Саша не слушал, он рассматривал воинов. Вся личная сотня князя, верхом на великолепных стидах, была одета в более качественные доспехи, чем всё, что Саша видел раньше. Морды и бока стидов были закованы в сталь. Поверх кольчуг красовались стальные пластины в виде дисков или ромбов, закрывавшие спину и грудь. У многих были закрыты плечи и голени, бедра также защищены пластинами. Шлемы у всех были одинаковы — оставляли открытыми только лица, притом на нос опускалась защищавшая его пластина.
Сам князь сидел верхом на крупном, но очень изящном стиде. Поверх кольчуги был одет самый настоящий панцирь, охватывавший грудь, но оставлявший, для свободного поворота, уязвимым живот. В металл были закованы и плечи Бореада. Наплечники закрывали не только их, но и шею от удара со стороны. На руках — кольчужные перчатки, обитые металлическими пластинами. Пластинчатая юбка, защищала бедра. Закрыты были и голени. На голове красовался шлем, оставлявший открытыми лишь глаза и рот — остальное закрывалось плавными изгибами металла. На вершине шлема сидела металлическая статуэтка священного ласчи.
Меч князь, похоже, никогда не менял — все тот же, изогнутый, со вторым лезвием на рукояти. За спиной висел большой круглый щит, обитый металлом. Плаща на князе не было, наверняка чтобы никто не мог стащить Бореада со стида, ухватившись за ткань. Но было видно атласный квадрат ткани, закрепленный между наплечниками и у нижнего края грудного панциря. Когда Бореад поворачивался, Саша мог видеть изображение пустоши, над которой светила луна. На поверхности этой пустоши был изображен четырехлистный цветок. Все было вышито белыми нитками.
Саша и раньше видел это изображение — на воротах княжеского терема и в княжеских покоях. Но встречалось оно не слишком часто, уступая, обыкновенно, изображению ласчи или статуи Пальда.
— Это ваш герб? — Спросил Саша, обернувшись у Ареилу.
— Да, родовой. — Ареил немного промолчал, а потом вдруг задумчиво заговорил — Однажды я спросил отца, почему он не сменит его, ведь он некрасив и непонятен. Он промолчал. Тогда я сказал, что герб мог бы быть ласчи или чем-либо другим, какая разница? Чем ему так дорог именно этот, старый герб? Он сказал мне, что этот герб дорог кровью, которой за него было заплачено…
— Он прав.
— Да, когда я был мал, этот вопрос действительно не казался мне глупым. Но дело в другом. Я запомнил его слова и тогда же многое стал понимать в его действиях. Не только герб — многое, что люди легко отбрасывают, отбрасывать так просто нельзя. То, что оплачено кровью и хранит в себе историю — это сердце и дух народа. Те, кому это кажется рухлядью… глупцы. Они могут кричать о пользе для народа, разрушая старье, как они его обзовут, но так они убивают основу — убивают сам дух, скрепляющий народ — его историю и связь с богом. Эти люди — враги, но враги не по своему убеждению, а по своему невежеству.
— Почему ты вспоминаешь об этом?
— Я… не знаю. Наверное, я боюсь, что скоро все эти вопросы коснутся меня. Ты даже не представляешь, какая это ответственность — решать за других людей. Можно, конечно, просто делать то, что кажется тебе правильным, не вдаваясь в долгие рассуждения о благе народа и следование божественному пути… Но это не настоящий правитель. И я воспитан совсем не так. Для меня это будет тяжело.
— Ты зря думаешь о том, чего еще не произошло. Верь в лучшее, быть может это и не изменит ничего… но, по крайней мере, вера сделает всё гораздо проще.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});