До сих пор ведутся споры относительно причин, по которым Наполеон отказался от своих первоначальных планов провести зиму в Москве. К примеру, помимо проблем с фуражировками и теплой одеждой, беспокойство французского императора вызывали также мародерство и пьянство его Великой армии, ее моральное разложение при отсутствии реальных боевых перспектив и достижений. Поэтому вместе с климатическим фактором такое состояние армии сыграло свою роль в отказе от идеи похода на Санкт-Петербург.
«Пришло время думать только о спасении армии»: отступление Наполеона
«Не умели мы поутру взять Мюрата живым»: Тарутинский бой
Когда Кутузову стало ясно, что отстоять Москву наличными силами невозможно, он решил оторваться от противника и занять такую позицию, которая прикрывала бы русские базы снабжения в Туле и Калуге и угрожала бы операционной линии наполеоновских войск, чтобы выиграть время и создать условия для перехода в контрнаступление. Именно этот маневр вошел в историю войны 1812 года как Тарутинский маневр. Так, еще вечером 5 (17) сентября главнокомандующий отдал приказ отступающей русской армии свернуть с Рязанской дороги и идти к Подольску. Никто из командующих корпусами не знал, куда и зачем сворачивает армия, и только к вечеру следующего дня армия вышла к Тульской дороге близ Подольска. Далее российские войска отправились по старой Калужской дороге на юг к Красной Пахре, пройдя которую остановились у села Тарутино.
Военный историк и адъютант Кутузова А. Михайловский-Данилевский детально описывал преимущества, которые получила русская армия от этих перемещений: «Став твердою ногою на Калужской дороге, князь Кутузов имел возможность:
1) прикрыть полуденные губернии, изобиловавшие запасами;
2) угрожать пути неприятельских действий от Москвы через Можайск, Вязьму и Смоленск;
3) пересекать отрядами растянутые на чрезмерном пространстве сообщения французов и
4) в случае отступления Наполеона к Смоленску предупреждать его по кратчайшей дороге».
Этот марш-маневр, который считали гениальным как сторонники, так и противники Кутузова, завершился успешно. Действительно, он позволял российским войскам прикрыть от неприятеля одновременно и провиантские запасы в Калуге, и оружейные заводы в Туле, и литейные дворы в Брянске. Также Наполеону был отрезан путь в плодородные украинские губернии. И именно такое расположение лишило французов возможности осуществить так называемый «осенний план» похода на Петербург.
Французский генерал А. Жомини признавал, что в истории войн с античных времен «то отступление, которое совершила русская армия в 1812 году от Немана до Москвы… не допустив себя расстроить или частично разбить такому неприятелю, как Наполеон… конечно, должно быть поставлено выше всех прочих» не столько по «стратегическим талантам» генералов, сколько «в отношении удивительной уверенности, стойкости и твердости войск».
Отдельно необходимо указать, что Тарутинский маневр остался незамеченным для французов. Так, Кутузов писал в донесении императору: «Армия, делая фланговое движение, для скрытности сего направления вводила неприятеля на всяком своем марше в недоумение. Направляясь сама к известному пункту, она маскировалась между тем фальшивыми движениями легких войск, делая демонстрации то к Коломне, то к Серпухову, за коими и неприятель следовал большими партиями».
Реакцию самих французов в своих воспоминаниях описывал немецкий врач Мюрат Г. фон Роос: «Мы поехали, сопровождаемые дымом, который гнало на нас со стороны города. Солнце светило сквозь дым, окрашивая все видимые предметы в желтый цвет. Совсем близко перед нами были казаки, однако в этот день мы не обменялись даже пистолетными выстрелами… На следующий день, 16 сентября, мы потянулись дальше по дороге, ведущей на Владимир и Казань. Своих противников мы увидели лишь вечером, когда приблизились к деревянному городку Богородску, стоявшему вправо от дороги». После этого французы еще день двигались в том направлении, в котором исчезли казаки. И только на третий день «ранним утром, – писал Роос, – я нанес визит своему командиру полковнику фон Милькау. Он встретил меня словами: «Мы потеряли врага и всякий его след; приходится оставаться здесь и ждать новых приказаний».
По сути, Мюрат, двигаясь по Рязанской дороге, упустил фланговое движение российских войск, и когда 10 (22) сентября казаки рассеялись вместе с туманом, он обнаружил перед собой пустую дорогу. Настроение французских войск в это время довольно красочно описывал маршал Б. де Кастеллант: «Наш авангард в двенадцати милях. Неаполитанский король, стоя в грязи в своих желтых сапогах, со своим гасконским акцентом разговаривал с офицером, посланным императором, в таких выражениях: «Скажите императору, что я с честью провел авангард французской армии дальше Москвы, но мне надоело, надоело все это, слышите ли вы? Я хочу отправиться в Неаполь заняться моими подданными».
Сам Кутузов был очень доволен реализацией своего замысла. В очередном донесении императору Александру I он отметил: «До сих пор получаю я сведения об успехе своего фальшивого движения, ибо неприятель последовал частями за казаками (то есть за отрядом, оставленным на Рязанской дороге). Это дает мне ту удобность, что армия, сделав завтра фланговый же марш в 18 верст на Калужскую дорогу и послав сильные партии на Можайскую, весьма озаботить должна тыл неприятельский. Сим способом надеюсь я, что неприятель будет искать дать мне сражение, от которого на выгодном местоположении равных успехов, как и при Бородине, ожидаю».
Через некоторое время, как писал Роос, французы «снова обрели русских, которые словно канули в пропасть с того момента, когда… видели их на вершине холма у Богородска. Снова началась кровавая военная потеха; все виды оружия приведены были в действие, ежедневно, нередко с утра до вечера, происходила пушечная пальба…»
Таким образом, после отхода из Москвы российская армия к началу октября 1812 года расположилась в укрепленном лагере близ села Тарутино за рекой Нарой (к юго-западу от Москвы). Солдаты получили отдых, а армия в целом возможность пополнения материальной части и живой силы.
В начале октября главнокомандующий отправил императору Александру I официальный рапорт, в котором сообщал, что привел в лагерь 87 035 человек при 622 орудиях. Имеются сведения, что сразу после прибытия в Тарутино Кутузов объявил: «Теперь ни шагу назад!».
В Тарутинском лагере произошло официальное переименование войск. С этого времени 1-я и 2-я Западные армии слились в Главную армию, которой командовал М. И. Голенищев-Кутузов. Первые дни пребывания армии в лагере сопровождались определенными трудностями: не хватало как продовольствия и боеприпасов, так и организованности. О недостатке провианта писал Радожицкий: «Приближаясь к опустошенной дороге, мы сами начали терпеть нужду, особенно лошади наши: фуража вовсе не было, и бедные животные кормились только гнилою соломою с крыш. Еще у меня был небольшой запас овса от Тарутинского лагеря; будучи хозяином в Фигнеровой роте артиллерии, я весьма экономил овес и только лакомил им лошадей. День ото дня становилось тягостнее; исправность артиллерии зависела от лошадей, а потому я старался сберегать их, покрывая попонами; канонеры же кормили их иногда сухарями».
В Тарутинском лагере обострился затихший на время конфликт между М. Кутузовым и М. Барклаем-де-Толли. В письме Александру I Кутузов объяснял сдачу Москвы плохим состоянием войск после потери Смоленска, таким образом, фактически свалив всю вину на Барклая-де-Толли. Последний же прекрасно понимал, что армия оказалась в запустении после Бородина, а от Смоленска она отходила в полном боевом порядке. Соответственно, помнил Барклай-де-Толли и тот факт, что на военном совете в Филях он выступил сторонником отступления без боя, раскритиковав при этом диспозицию, предложенную Беннигсеном. Известно, что в Бородинском сражении Барклай-де-Толли демонстрировал небывалую отвагу и персональную храбрость. Несмотря на то, что это было отмечено многими, ему не удалось избавиться от репутации «немецкого предателя». В результате, 4 октября Барклай-де-Толли написал Кутузову записку, в которой просил «по болезни» освободить его от должности. Эта просьба была удовлетворена, и бывший командующий 1-й Западной армией покинул войска.
Находясь в Тарутинском лагере, Кутузов особо заботился о материальной составляющей армии. При наличии проблем для перевозки сохранившегося снабжения в Риге, Пскове, Твери, Киеве и Калуге он требовал от властей всех ближайших губерний деятельного сотрудничества в этом вопросе, постоянно получая от них боеприпасы, хлеб, сапоги, полушубки и даже гвозди для подков. Об этом фельдмаршал писал калужскому и тульскому губернаторам следующее: «Я не нахожу слов, коими бы выразить мог, сколь величайшая польза произойти может оттого, ежели пожертвованный провиант беспрерывно настигать будет армию и удовлетворять потребностям для безостановочного ее продовольствия; и, напротив, не могу без величайшего прискорбия изъяснить, что медленное доставление к армии продовольствия в состоянии остановить движение армии и прекратить совершенно преследование бегущего неприятеля».