Читать интересную книгу Дезертир - Валериан Якубовский

Ершов стремительно поднял брови и так посмотрел на старшего лейтенанта, будто заподозрил его в верхоглядстве, в готовности припугнуть своего подследственного опасностью, которая грозит ему со стороны Шилова:

— Шутите, товарищ старший лейтенант.

— Не до шуток, Саша, — со всей серьезностью проговорил Невзоров. — Что бы вы стали делать при встрече с Шиловым? Молчать?

— Нет, почему же?

— Наивно думать, что и Шилов будет ждать, когда вы на него донесете… Убьет — и концы в воду. Другого выхода из положения у него нет. Жизнь или смерть. Третьего не дано.

Лицо Ершова окаменело. Он опустил глаза и с минуту молчал. Наконец поднял голову и втайне покосился на старшего лейтенанта:

— Не может этого быть. Я Шилова знаю с детства. Откуда вы взяли, что Шилов скрывается дома?

— Источников много. И один из них — ваши показания.

— Простите. Но я ничего подобного вам не говорил.

Невзоров придвинул стул к табуретке Ершова и сам присел.

— Видите ли, Саша, — сказал он тихим голосом. — Вы дали следствию богатый фактический материал. А факты нуждаются в обобщениях, и я, разумеется, такой возможности не упустил. Так что вы Шилова плохо знаете, хотя справедливо подметили, что после ранения он всего боялся. Боялся ночной переправы через Ствигу, заставил вас уничтожить бон, боялся Марыли, боялся ночевки у стога сена. Но главное, чего боялся Шилов — это бой…

— Товарищ старший лейтенант, — не сдержал себя Ершов, — и для меня бой — не игра в лапту. Я тоже боялся, хотя и не был ранен.

— Вполне естественно, — согласился Невзоров. — Каждый человек боится смерти. Однако одни сознательно подавляют в себе чувство страха — гибнут или становятся героями. Другие навсегда остаются в плену у страха. К их числу принадлежит Шилов. Он рассуждал просто. Если бой — угроза для жизни, надо избегать боя. Но как это сделать в условиях фронта? Существует два способа: симуляция и дезертирство. Шилов воспользовался тем и другим…

— Извините, товарищ старший лейтенант. Откуда вам известно, как рассуждал Шилов на фронте?

— Понять не трудно. Мысли человека определяются его поступками… Согласны со мной?

— Допустим.

— Так вот, Саша, — убеждал его Невзоров. — Вы сомневаетесь. Попробуем доказать, что Шилов все-таки дезертировал. Начнем с симуляции. Три месяца из пяти он симулировал болезнь, прикрываясь радиоузлом и поддержкой комиссара. Немецкий вездеход отстранил его на всю зиму от участия в боях. Несвижская операция, где Шилов, не жертвуя ничем, с легкой руки подбил с вами еще три танка, сняла подозрения Яна Францевича насчет дезертирства и поправила его репутацию в отряде. Шилов стал неуязвим. Наконец, второе ранение у моста почти на полтора года задержало его в тылу. Что касается военного училища, то Шилова привлекали не офицерские погоны. Ему нужны были шесть месяцев, в течение которых могла кончиться война. Разве это не симуляция? Но так как война еще продолжалась, а избежать фронта не представилось возможным, Шилов за месяц до отправки на фронт дезертировал, убив при этом старика Евсея. Так что, Саша, берегитесь. Шилов в Кошачьем хуторе…

Рассуждения Невзорова трудно было опровергнуть, и Ершов подумал: "А что если он прав? — и тут же возразил себе: — Не может быть! Шилов утонул".

— Не знаю, товарищ старший лейтенант, — сказал он вслух. — В голове не вмещается, чтоб Шилов стал дезертиром и поднял на меня руку. Ведь я ему жизнь спас.

— Верить или не верить, Саша, — ваше право. Но помните. Вам грозит опасность со стороны Шилова. Ершова увели. Положив в папку обвинительное заключение, Невзоров немедленно отправился к прокурору.

В приемной сидели курсанты и при виде старшего лейтенанта встали.

— Кто там? — спросил Невзоров, указывая на кабинет прокурора.

— Наш лейтенант, — ответил курсант, продолжая стоять.

— Садитесь, — разрешил Невзоров и сам присел на свободный стул у окна.

Его обуревало желание получить ордер на арест Шилова. Но что скажет прокурор? Невзоров старался предугадать, с каким результатом закончится его посещение прокурорской опочивальни. И чем больше он думал об этом, тем меньше становилось шансов на успех. Протопав вместе с Ершовым по жизненному пути Шилова, дабы поймать в небе журавля с очевидным составом преступления, он все же пришел к неутешительному выводу. Прокурорская синица, именуемая вещественным доказательством, сильнее невзоровского журавля, потому что журавель по-прежнему в небе синица в руках прокурора.

Из кабинета вышел лейтенант Малинов. От имени взвода он просил прокурора освободить Ершова и вину брал на себя. Выслушав лейтенанта, прокурор отругал его и выпроводил в приемную.

— Ну как, товарищ лейтенант, — спрашивали курсанты, — освободят Сашу?

— Ни в какую не соглашается, — махнул рукой лейтенант. — Да с ним и говорить трудно. Это какой-то зверь — не человек.

Невзоров понял, что лейтенант тоже хлопочет насчет Ершова, но промолчал и с подавленным настроением зашел в кабинет прокурора.

— Садитесь, — приказным тоном сказал прокурор, стараясь поставить себя перед следователем в строгие рамки законника. — Следствие закончили?

— Закончил, — желчно произнес Невзоров, усаживаясь в кресло.

— Ну и как?

Старший лейтенант метнул презрительный взгляд на прокурора:

— Шилов не только дезертир, но и убийца.

— Говорите о Ершове — не о Шилове.

— О Ершове нечего сказать. Можно говорить о Шилове.

— В таком случае сдайте обвинительное заключение и можете быть свободным, — распорядился прокурор и упрекнул Невзорова: — Вы юрист и должны разбираться в социально опасных стереотипах убийцы и дезертира.

Невзоров встал и положил папку на стол:

— Я не могу разобраться, почему у нас появляется не менее опасный стереотип в прокурорском надзоре.

— Перестаньте паясничать, старший лейтенант, — побагровел прокурор. — Исчезновение Шилова мы не можем юридически квалифицировать как преступление из-за отсутствия достаточных улик. До свидания.

Прокурор не думал в этом безруком следователе увидеть столь серьезного противника и пошатнулся к тому, чтобы подписать ордер. Но Невзоров уже закрыл за собой дверь. Прокурор оставил все на своих местах и, сняв трубку телефона, попросил соединить его с военным училищем. Он сообщил полковнику Александрову, что следствие по делу Ершова закончено, что можно посылать родителям Шилова извещение, что их сын пропал без вести.

— Что? Как писать? — переспросил прокурор. — Так и пишите: Пропал без вести… Всего доброго.

Невзоров спустился с крыльца. Никогда он не чувствовал себя в таком нелепом положении, как в эту минуту. Ненаказанным преступлением прокурор попирал справедливость. Шилов мог натворить такого, что трудно предсказать. Мог, например, убить еще не одного человека, чтобы надолго сохранить в тайне свое дезертирство. Шилов весьма опасен для общества.

Вечером Невзоров зашел к Ершову на гауптвахту и сказал, что с визой ничего не вышло. Он также сказал, что видел в прокуратуре лейтенанта Малинова с курсантами. Малинов просил прокурора освободить его, Ершова, но получил отказ. Уходя, Невзоров неожиданно для Ершова спросил:

— Саша, а где же ваш орден?

— В кармане.

— Боитесь, что снимут?

— Да нет, товарищ старший лейтенант, не боюсь, — улыбнулся Ершов. — Без погон ему тоскливо на груди — в карман просится.

Невзоров рассмеялся:

— Хороший вы парень, Саша! — сказал на прощание и протянул руку. Ершов пожал ее. Рука, скользя по гимнастерке, передвинулась к шее, и Невзоров обнял Ершова: — Прощайте, Саша. Будьте счастливы. Не забывайте моих советов.

С уходом старшего лейтенанта Ершов загрустил и, разостлав на полу шинель, уснул и половине первого ночи.

А в это время в окошко Татьяны Федоровны кто-то осторожно постучал… Встав с постели, ворчливая хозяйка зажгла коптилку, поставила ее на стол, тихонько, на цыпочках подошла к окну и раздвинула занавески.

Что почувствовала Татьяна Федоровна, когда сквозь двойные оконные стекла в полумраке уходящей белой северной ночи увидела своего сына? Она ждала его и не ждала, хотя, уезжая в училище, сын обещал скоро вернуться, но думала, что обещал так, просто, чтобы утешить плачущую мать.

И вот он вернулся. Но почему без пилотки, без шинели, худой, один мясистый кадык на шее торчит под окном да зловеще светятся глаза?

Пока мать открывала дверь в сенях, Шилов уже стоял у порога.

— Мишенька! — вырвалось у нее из груди. — Пришел! Дитятко мое, пришел! — и, широко раскинув в стороны руки, начала тискать ею в объятиях, не переставая твердить: — Пришел… Слава богу, пришел…

Но радость Татьяны Федоровны была преждевременной.

— Чужих нет? — оглядывая горницу, спросил Шилов, переступив порог, и удивился, насколько ослабел его голос, которого не подавал одиннадцать суток. — Я убежал, мама. Найдут — расстреляют… К тому же убил человека…