— Знаешь, говоришь? А ты как счас шел? Как на параде: голова — будто на колу, а не на шее… Надобно настраивать себя на каждое дело.
2
— Я вынужден повторяться, но так невозможно работать, Антон Аркадьевич, мы находимся в полнейшем неведении, и это приносит вред общему делу, — доложил полковник Наумов.
— Конкретнее, батенька мой, конкретнее, а то я стар стал, трудно воспринимаю, — недовольно ответил Домосоенов.
— Каждый понимает: когда разрабатывается крупная операция, то это значит, надо одновременно готовить склады и перевалбазы для снабжения частей с новым боевым предназначением. Это же огромный объем работ. А мы не знаем даже главного направления операции.
Домосоенов после опубликованной в газете «Царь-колокол» статьи о подвиге полковника Наумова стал еще более доверять ему, и это позволяло Павлу ставить вопросы откровеннее. Однако генералу не нравилось стремление своего помощника работать с упреждением событий и, постучав рукой по сейфу, он сказал:
— Согласен, голубчик Павел Алексеевич, чрезмерная тайна приносит больше вреда, чем пользы. Но советую вам: не рвитесь, не зарывайтесь. «Каждому овощу — свое время». Впрочем, я спрошу у Вильчевского.
Генерал тут же связался с начальником управления снабжения при главнокомандующем.
Доводы показались убедительными, и генерал Вильчевский обещал лично давать указания, какие части экипировать и вооружать прежде всего и лучше всего. Однако о просьбе ознакомить с общим замыслом операции он умолчал.
Домосоенов пожал плечами и с досадой бросил телефонную трубку.
— Не понимаю. Ну, будет достигнута внезапность. Это, возможно, позволит захватить плацдарм, а может быть, даже продвинуться в глубь Кубани. Но, ей-богу, результат один: выплеснут на плодородную землю еще одну-две дивизии крови — на том и конец. Совсем перестали ценить жизнь человеческую.
Домосоенов явно проговорился. «Значит, направление новой операции — все-таки Кубань, — отметил про себя Павел. — Но, может быть, это домысел генерала?»
— Извините, Антон Аркадьевич, но я не думаю, чтобы решились идти на Кубань.
— Зачем же тогда отдавать приказ об отводе казачьих частей с фронта? Такое распоряжение уже есть, а вместо них… Впрочем, прочтите сами.
Павел взял отпечатанную на машинке бумагу.
«Приказ главнокомандующего ВСЮР № 3243. Севастополь.
1. Обстановка требует пополнения армии людьми и лошадьми. Вот почему я вынужден был отдать распоряжение о мобилизации в Северной Таврии пяти сроков и о реквизиции лошадей… Взамен уклоняющихся от призывов брать на службу членов той же семьи мужского пола от 17 до 43 лет, а за отсутствием таковых в семье призываемого брать недостающих от общества, в котором имеется место недочета…»
Ниже стояли подписи Врангеля и начальника военного управления генерал-лейтенанта Вязьмитинова.
— Нам приказано обмундировать и вооружить призванных в армию.
Генерал вышел из-за стола, сел в кресло для посетителей и показал Наумову на другое.
— Пододвиньте-ка его сюда, сядьте и послушайте меня, дорогой мой Павел Алексеевич.
Павел перенес кресло, поставил чуть сбоку и сел.
— Как вы думаете, почему это так случилось?.. — Генерал помолчал, не решаясь сказать главного. — Как это могло произойти? Мы ведь имели все: банки, заводы, государство, ученых, армию, военачальников… Они ничегошеньки за душой не имели… А вот свалили нас, да еще всему миру, подумать только, вызов бросили. Откуда они взялись, эти люди? Какая неистовая у них энергия, и что ни личность — на плечах царская голова, а Ленин — сам господь бог, владеет разумом и душами людскими.
Павел поразился тому, что услышал. В самом голосе старого генерала, в его печальных глазах он чувствовал, что у Домосоенова давние и горькие раздумья над причинами краха империи. Лоб генерала покрылся крапинками пота. Он продолжал размышлять вслух:
— Теперь эти люди получили в свои руки банки, заводы и земли российские, создали армию и, что главное, вдохновили народ русский… И вот я спрашиваю вас: возможно ли их победить, высадив на Кубани десант силой в три, даже четыре дивизии?.. Нет, батенька мой, невозможно…
— Там недалеко армия генерала Фостикова… К тому же при появлении кадровых казачьих дивизий возможно всеобщее восстание, — поддержал разговор Наумов.
Генерал недовольно махнул рукой:
— Возможно, слов нет. Возможно, что какая-то часть казачества Дона и Кубани поднимется и достигнет определенного успеха. Но это заставит Советы сосредоточить в том районе достаточные для их разгрома силы — и только. Вы представляете: пять миллионов вооруженных фанатиков рвутся в бой за землю, за волю, за лучшую долю. А что можем сделать мы, имея тришкин кафтан, а не армию?
— Наступление на Дон и Кубань отвлечет часть войск красных от Северной Таврии, растянет их фронт, — не сдавался полковник Наумов.
— Нет уж, батенька мой, как раз наоборот. Бросив лучшие дивизии на Кубань, мы сами добровольно расчленяем свои силы и создаем противнику условия для разгрома наших войск по частям.
Наумов развел руками:
— Вы нарисовали мрачную картину.
— Боюсь, что действительность окажется еще более мрачной. Она темна, как могила. Наше поражение в казачьих областях принесет нам страшные последствия. В нас перестанут верить войска, мы потеряем доверие союзных государств.
— Но почему тогда главнокомандующий рвется в казачьи области? — с недоумением спросил Наумов.
Генерал ответил не сразу. Подошел к карте Российской империи, постоял, закинув руки за спину. Задумчиво произнес:
— Подумать только: «Быв-ша-я Российская империя!» — И тяжело вздохнул: — Может быть, генерал Врангель возлагает необоснованно большие надежды на английский дипломатический щит… А иногда мне кажется, что главнокомандующим движет стремление поярче блеснуть на звездном небе гражданской войны. Завоевать, как бы это сказать, свой раздел в ее истории.
— Где же выход, Антон Аркадьевич? — осторожно спросил Павел.
— Для нас с Лизонькой выхода нет. Старые деревья на новой почве не приживаются. Усадьбу у нас отняли, а в хате мы жить не сможем… А вот вам с Танечкой…
Генерал подошел к окну и долго стоял, не шевелясь.
— Не потеряйте в этой сутолоке Танечку. — Домосоенов медленно повернулся, вытер платком глаза, усы. — Возвращайтесь-ка вы лучше с ней в Россию. Но только не в составе десантной группы. Ее там, помяните мое слово, прижмут к морю и разгромят.
— А как же иначе? — удивился Наумов.
Домосоенов подошел к сейфу и достал лежащий сверху документ.