Читать интересную книгу Серая мышь - Николай Омельченко

— О, папочка! — Смущенная моим внезапным вторжением, но все равно обрадованная, Калина бросилась обнимать и целовать меня.

От ее легкого халатика, от модно уложенных волос и хорошо ухоженного нежного лица пахло отличными духами, зубы, обнаженные улыбкой, сияли белым кафельным блеском, вероятно, не обошлось без зубного лака, а в глазах — едва заметными перламутровыми искорками слезы, такие бывают от счастья и радости.

— Каким ветром? С кем ты приехал и как меня нашел? — И тут же тревожно: — Что-нибудь случилось?

— Случилось, доченька, случилось, — успокоенный, что Калина здорова и вполне благополучна, безо всяких предисловий сказал я. — Хочу развеяться, побывать на юге Онтарио. Тебе тоже есть что вспомнить, кажется, там у тебя было что-то романтическое. Вот я и хочу, чтобы ты составила мне компанию; одному ехать неохота. Прибыл узнать, когда ты будешь свободна.

— Что это тебя вдруг потянуло на туризм? — медленно спросила она, точно раздумывая, что мне ответить.

— Подробности потом.

— Верно, — услышав в коридоре шаги, вдруг заторопилась она. — Я с тобой с удовольствием поеду, но нужно кое с кем согласовать, у меня, папа, контракт.

Только теперь до меня дошло, что я даже не спросил ее, почему она здесь, в номере, а не у себя дома, что это у нее тут за работа. Дверь открылась, в дверях стоял неопределенного возраста мужчина с довольно поношенным и напудренным лицом; он кивнул мне здороваясь, и вежливо, но довольно строго сказал:

— Мисс, не опаздывать.

— Мне пора, папа.

— Хоть в двух словах объясни, что ты тут делаешь, какая у тебя работа?

— Я подрабатываю в оркестре, тот же рояль, неплохие деньги, однако поздно возвращаться домой небезопасно; вот я и снимаю этот номерок здесь же, в отеле, — и дешево, и сердито. — Она рассмеялась, сбросила халатик, оставшись в светящихся насквозь трусиках и в узеньком, как лента, бюстгалтере. Меня всегда трогало, что Калина, как и в детстве, никогда меня не стыдилась; набросила висевшее на дверце шкафа приготовленное платье, и оно мгновенно скользнуло по ее тонкому красивому телу.

— Вот я и готова. Пошли. У нас репетиция.

— Можно послушать?

— Что ты! Режиссер ужасно сердится, когда присутствует кто-нибудь посторонний. Да и меня это будет сковывать, я ведь еще и пою.

— Ну, хоть за дверью послушаю. — Мне так не хотелось расставаться с Калиной. Но она проводила меня на улицу, до угла гостиницы, постояла у входа и, окончательно убедившись, что я не вернусь, ушла в отель.

Калина мне позвонила в тот же день поздним вечером и обрадованным голосом сообщила, что ей удалось уговорить своего менеджера отпустить ее, сказала, будет звонить мне каждый день и поедет, как только я сообщу ей точную дату. Через несколько дней мне удалось через знакомого чиновника устроиться на экскурсию работников прессы этнических групп по южному Онтарио. Сообщил об этом Калине, она тут же примчалась на своем авто. Выйдя из машины у нашего дома, похлопала по капоту своего полуспортивного «бьюика».

— Я его хорошо подготовила, отличный мастер попался, так что в дороге не подведет, — говорила Калина.

— Нет, дорогая, на сей раз ты оставишь машину в гараже, мы едем туристским автобусом, наконец-то я спокойно поезжу с тобой, не волнуясь, что мы куда-нибудь врежемся.

— О, я с удовольствием! — искренне сказала Калина. — Я тысячу лет не ездила автобусом.

На следующее утро вместе с работниками прессы этнических групп мы собрались перед зданием провинциального парламента. Все было обставлено торжественно и на высшем уровне — умеют наши провинциальные власти делать показуху. Министр по туризму и координатор по министерству от имени премьера нашей провинции пожелали приятного путешествия, заверив, что экскурсия принесет участникам много интересных впечатлений, а канадские граждане разных национальностей узнают из своих газет и журналов о жизни провинции. Потом наш сопровождающий, представитель Министерства туризма, проверил список экскурсантов, еще раз пожелал нам счастливого путешествия, и мы дружно проскандировали «до свидания!».

— Ну, здравствуй, Калина, — обнял я дочь, едва мы уселись рядом и автобус тронулся. — Наконец мы с тобой вдвоем, как и много лет тому назад, когда ты была еще маленькая и влюбилась на Ниагара-Фолс в индейского мальчика, да еще хотела выйти за него замуж! Представляешь, у тебя были бы уже взрослые дети!

Калина грустно улыбнулась, хотела что-то ответить, но в это время сзади нас раздался всхлип и низкий грудной голос:

— Прошу у пана прощения, но я услышал родную речь и обрадовался, значит, я не один тут украинец. Будем знакомы, Павло Цюра, журналист; представляю нашу газету «Шлях перемоги».

Я, как бывший мельниковец, никогда не любил эту бандеровскую газету и ее писак и обычно не очень вежливо отшивал их, когда они пытались как-то вмешиваться в мою жизнь, но не хотелось в то прекрасное солнечное утро в самом начале путешествия портить себе настроение резким ответом, поэтому я обернулся и кивнул:

— Улас Курчак.

Пан Цюра, глубоко вдыхая воздух, вытирал платком мокрые глаза на еще не старом, но покрытом густой сетью морщин лице.

— Извините, — сказал он, — нервы уже не выдерживают, как услыхал на разных языках это дружное «до свидания», так и в слезы. Можно же жить в дружбе и согласии! Канада — великая страна. Ее демократия, ее отношения к национальностям может служить примером для всех стран и правительств мира. Сколько наций — и все равны.

— Нет, пожалуй, не все. Индейцы-то в резервациях. Что может быть позорнее этого.

— Ну, знаете, вы словно лишь вчера приехали сюда… Их же нельзя пускать в город в порядочное общество — работать не хотят, все пьяницы!

— В Штатах не меньше наций, чем у нас, — вмешалась в наш разговор Калина.

— Но там негры, негры! Штаты не могут решить негритянскую проблему. А как ее решить? Тоже бездельники, тоже не хотят ни работать, ни учиться, а жить стремятся сладко, — сладко есть, сладко пить, любить красивых женщин. Среди них самая высокая преступность: все они воры и гангстеры. Нет, их с другими уравнивать нельзя, вредная нация, — тараторил пан Цюра. — Вот и выходит, что только у нас, в Канаде, нации равны и свободны.

— А еще в Советском Союзе, — произнес я, подмигнув заговорщицки Калине и сдерживая смех от предвкушения бешенства, которое сейчас разразится у меня за спиной.

— А-а-а, теперь я вспомнил, где я о вас слышал, пан Курчак! Вы же красный! Сначала были с нами, потом водились с мельниковцами, а теперь — с красными! — на весь автобус кричал пан Цюра. На него оглядывались, посматривали и на нас, но сразу же успокаивались, видя, что мы с Калиной улыбаемся; о чем кричал этот человечек с морщинистым лицом присутствующие не понимали, кроме нас, тут никто не знал украинского языка. — Вспомнил, вспомнил, вы были другом пана Вапнярского, он, говорят, тоже под конец жизни стал красным и поэтому плохо кончил!

— Пан Цюра, наверное, забыл, что он в туристском автобусе, а не у себя в газете, — заметил я, не в силах удержать нового прилива смеха. Смеялся я оттого, что этот бандеровец назвал Вапнярского-Бошика красным. Услышал бы его покойный Богдан, царствие ему небесное!

Пан Цюра умолк, а мы с Калиной говорили о своих делах и вскоре позабыли о нем. Мы ехали в направлении Гамильтона. Впереди нашего автобуса, скорее для престижности такой необычной экскурсии, двигалась полицейская машина с приветливым полицейским; она должна была нас сопровождать до самого конца поездки. Вскоре мы подкатили к воротам королевского ботанического городка, раскинувшегося на двух тысячах акрах между Гамильтоном и Ниагара-Фолс; вышли из автобуса, разбрелись в разные стороны. Мы с Калиной направились к цветникам, клумбам с редкостными цветами; они нас интересовали больше всего другого благодаря нашей Джулии. Рядом в овраге росли какие-то необычные деревья. Мы с Калиной осматривали цветы и деревья и поначалу не заметили, что пан Цюра неотступно следует за нами. На деревьях мы увидели птиц, которых я раньше не встречал в Канаде; одна села на ветку прямо у нас над головой — величиной с нашу сороку, серенькая, с полосками белых перьев, с коротким хвостом, короткой толстой шеей, большой головой и сильным объемистым клювом.

— Что это за птица? — спросил я.

И тут почувствовал, что за спиной у меня стоит Цюра.

— Меня мало интересует, что это за птица, — с угрозой в голосе сказал пан Цюра, — меня больше интересует, что ты за птица и как попал на столь респектабельную экскурсию, куда отбирали лучших представителей прессы различных национальностей.

— Как попал? — небрежно усмехнулся я. — Через самого министра, моя дочь, — кивнул я на Калину, — замужем за его племянником.

Калина посмотрела на меня с шутливой укоризной и закрыла рот рукой, чтобы сдержать смех. Цюра тут же заткнулся, а я снова спросил: