Двадцать девять.
Тридцать.
Тридцать один.
Наконец он обмяк на ней, сотрясаясь и тяжело дыша. Эди погладила его по плечу, обнаружив, что он мокр от пота, что было не совсем приятно. Поэтому она взяла угол простыни и вытерла его плечо, а потом снова погладила.
И тут, слава богу, он оперся о ладони и вышел из нее.
Даже это было так больно, что слезы обожгли глотку. Когда Гауэйн лег на бок, Эди на момент застыла, боясь взглянуть вниз.
Должно быть, там повсюду кровь. Она пропитает матрац! Дома горничные бы унесли его и к вечеру положили бы новый. Но они в отеле, и как она это объяснит?
Эдит всем сердцем возжелала оказаться дома.
Должно быть, с ней что-то не так, ведь Лила говорила, что это не больно. А может, это с ним что-то не так? Или с ними обоими? Она не знала, что с этим делать. Не могла представить, как сказать доктору о чем-то столь интимном.
Но тут Гауэйн поднял голову, и глядя на нее все еще затянутыми пленкой наслаждения глазами, спросил:
– Эди, это было ужасно больно?
Она сглотнула… и вдруг поняла, что не может разочаровать его, поэтому впервые солгала.
– Нет, – пробормотала она, хотя очень хотелось сказать «да».
И когда он нежно сказал, что больше они не будут делать это сегодня, она ответила:
– Хорошо.
Хотя очень хотелось сказать: «Мы больше никогда не будем это делать».
Эди все-таки глянула на его огромную плоть и невольно выпалила:
– Я думала, ты станешь мягким и уменьшишься в размерах.
– Если захочешь, я могу ублажать тебя всю ночь, Эди.
Должно быть, она побледнела, потому что он не стал продолжать.
И даже после того, как Эди обнаружила, что крови не так много, как она опасалась, – хотя гораздо больше, чем описывала Лила, – все равно не могла заставить себя сказать мужу, что, должно быть, внутри у нее серьезная рана.
Вместо этого она позволила Гауэйну вымыть ее, что он и сделал.
Когда он, наконец, заснул, она отвернулась, съежилась крохотным клубочком и заплакала, тихо, чтобы он не проснулся.
И он не проснулся.
Глава 20
Открыв глаза, Эдит спрыгнула с кровати, оставив Гауэйна спать, и нырнула в роскошную ванную. Чувствовала себя она гораздо лучше. Все кончено. Да, это было сущим кошмаром. Но теперь все будет по-другому. Не то чтобы она с нетерпением ждала следующей ночи, но, очевидно, теперь, когда с девственностью покончено, ситуация улучшится.
Все же она абсолютно не собиралась возвращаться в спальню и проверять эту гипотезу, и когда Гауэйн постучал в дверь, чтобы спросить, что она предпочитает: остаться в Лондоне на некоторое время или уехать в Крэгивар, – она выбрала замок.
– В конце концов, нас ждет Сюзанна, – добавила Эди, просунув голову в дверь.
Судя по выражению лица, Гауэйн совершенно забыл о сестре. Но он тут же с готовностью кивнул.
– Я пошлю вперед грума, снять нам номера в гостиницах. Нужно немедленно отправляться в путь, если мы хотим успеть добраться до Стивенеджа вовремя и успеть к обеду.
Стантон выступил вперед, и она рассеянно отметила, какие у него прекрасные глаза.
– Доброе утро, жена, – прошептал он, возвышаясь над ней.
Эди осталась в дверях, чувствуя, что такая позиция означает ее нежелание вернуться в постель, на случай если он предполагал что-то в этом роде.
Он сжал ее лицо ладонями и поцеловал так сладко, что у нее ноги подогнулись.
– Если бы только… – начала она, глядя на него, когда он отстранился.
Он провел пальцем по ее щеке:
– Если бы только… что?
Но она не могла продолжить: «Если бы только дети получались от поцелуев…» – поэтому привстала на носочки, поцеловала его и ретировалась обратно в ванную.
Уже через час они были в пути. Эди была удивлена, когда мистер Бардолф, агент Гауэйна, сел в их великолепный герцогский экипаж и деловито пожелал им доброго дня. Сама Эди предпочла бы отправить его в другой экипаж, но момент, когда она могла сделать это, не показавшись неучтивой, уже прошел.
Дело было не в отсутствии места. Хотя четыре экипажа уже выехали, еще один, который должен был последовать за ними, вместил поверенного, двух управляющих поместьем и ее горничную. Эди объяснили, что мужчины будут по очереди консультироваться с Гауэйном. В одном экипаже лежала ее виолончель, под присмотром Трандла, камердинера Гауэйна.
Она надеялась, что сумеет поговорить с мужем, и даже думала, что наберется храбрости описать все, что чувствовала прошлой ночью. Она очень плохо спала, но страх уже немного прошел, и ей бы очень хотелось обсудить это с герцогом.
Очевидно, Эди не могла затронуть эту тему в присутствии Бардолфа.
– Это все равно, что Звездная палата, – уведомила она Гауэйна, когда тот вошел в экипаж, развеяв ее надежды. – Словно ты правитель небольшого государства.
Бардолф откашлялся и еще до того, как экипаж успел свернуть за первый угол, открыл три-четыре папки и принялся монотонно докладывать о пшенице, которая растет только зимой.
Более того, Гауэйн вел себя так, словно все происходившее вполне нормально и говорить о делах наутро после женитьбы и слушать, как Бардолф распространяется об акрах пшеницы, – в порядке вещей.
– Вы действительно должны так детально обсуждать это? – спросила Эди через час. Лондон лежал позади. А Гауэйн и Бардолф перешли к корзинам масла и бидонам молока. Или жира. Или еще чего-нибудь.
Бардолф остановился. Она вдруг заметила, что его нос похож на контрфорс собора.
– Да, – ответил Гауэйн. – В поместьях очень многое пропадало зря, прежде чем мы создали систему, при которой можно видеть баланс между тем, что вкладывается в землю, и тем, что от нее получаешь.
– Пытаешься предупредить воровство?
– Это одна из целей. Но важнее всего убедиться, насколько эффективна та или иная методика на том или ином поле, и при необходимости применить ее в других местах.
Эди кивнула и снова погрузилась в молчание. Цифры пролетали мимо ушей, а Бардолф костлявыми пальцами переворачивал страницу за страницей. Она возненавидела голос агента, сухой и резкий. И за все это время он ни разу не улыбнулся.
Когда Стантон начал перечислять ловушки на угрей в одном поместье и сравнивать их с ловушками на угрей в другом, Эдит не выдержала:
– Гауэйн, мы остановимся на обед?
Он слушал Бардолфа, иногда отдавая указания или приказ, хотя в то же время просматривал очередную папку.
– Конечно. Мы будем в Стивенедже ровно через полтора часа. На завтрак отведено три четверти часа.
– Его светлость так часто путешествует из Лондона в Крэгивар и обратно, что мы составили весьма точный график на всю поездку, – пояснил Бардолф.
– Точный график? – повторила Эди.