– Доброе утро, Алечка, – приветствует заведующая кафедрой. – Ты сегодня опоздала. Надеюсь, ничего не случилось?
А я так надеялась, что преподавательская уже опустела и все разошлись на занятия.
– Простите. – Не стараюсь изобразить улыбку, нет сил на элементарную вежливость. У меня словно села батарейка. – Я проспала, – отвечаю честно.
Людмила Васильевна продолжает улыбаться, сжав пухлыми пальцами простой карандаш.
– Приболела? Честно говоря, выглядишь ты ужасно последние два дня.
– Да, очень болит живот, – произношу первое, что приходит на язык.
Я действительно испытываю боль. Впервые я понимаю, что значит выражение «болит душа». Эту боль не унять крепким алкоголем или таблеткой обезболивающего. Я не знаю, как с ней справляются другие люди, и не знаю, как с ней справиться мне.
Пальцы сжимают смартфон, я не отключаю звук и не убираю его в сумку. Со временем тревога перерастает в волнение, а волнение в страх. Страх настолько плотный, что я лишаюсь полноценного сна, изредка проваливаясь в забытье и тут же из него выныривая.
– У тебя сегодня же нет занятий? – интересуется Жаба Васильевна. – Возьми выходной, отлежись. В свое время я мучилась такими болями в эти дни, – произносит тихо, поглядывая на приоткрытую дверь.
– Спасибо, но у меня много работы, Людмила Васильевна. Сейчас выпью таблетку, и все пройдет. – Я оставляю сумку на рабочем столе.
Вернуться домой равносильно самой настоящей пытке. В стенах университета хотя бы есть шанс отвлечься, перестать щелкать кнопкой включения дисплея в надежде, что пропустила вызов.
– Тогда съешь что-нибудь сладенькое.
От упоминания о пище живот скручивает спазмом голода.
– Прямо сейчас схожу в буфет. – Я вырываюсь из душной комнаты, пропитанной тяжелыми женскими духами.
Я покупаю холодный чай, принуждаю себя, чтобы выпить половину полулитровой бутылки. Со вчерашнего обеда не могу заставить себя полноценно поесть, желудок с благодарностью принимает лишь воду, от остального горит словно огнем.
Аппетит пропал, когда к страху прибавилось бессилие, когда осознала, что ничего не знаю о Нике. У нас нет общих знакомых, у кого я могла поинтересоваться о произошедшем, я не знаю адрес его родителей… не знаю ничего. Хочется выть от безысходности, в прямом смысле лезть на стену. Желудок вновь протестующе урчит, вынуждает сбавить шаг и сглотнуть тугую слюну.
Поборов недомогание, я иду в деканат. Татьяна Григорьевна, секретарь – последняя возможность найти хоть какую-нибудь информацию о Никите.
– Теть Тань, – я присаживаюсь на старенький стул у огромного письменного стола, – можно как-то заглянуть в личные дела студентов?
Сухопарая женщина с острыми чертами лица старательно вписывает цифры в огромный журнал инвентаризации.
– Тебе это зачем, Алин? Если интересует какой-то определенный балбес, что не дает спокойно вести тебе занятия, так плюнь на затею. Жалоба на взрослого ребенка вызывает у его родителей лишь раздражение. Если первокурсник, так сама знаешь, скажи, что обратишься к куратору. Притихнет на время.
– Теть Тань, ну все же можно взглянуть? – Я протягиваю плитку молочного шоколада, заблаговременно купленную в буфете.
– Алин, ты что еще выдумала?! Убери, – женщина осуждающе раскачивает головой.
Я соскальзываю на краешек стула и складываю руки в умоляющем жесте.
– Теть Танечка, пожалуйста, помоги.
Она откладывает черную шариковую ручку, продолжительно выдыхает со словами:
– Парень, да? – Я киваю в ответ. – Ой, дурынды. Каждый раз одно и то же. Ты о чем думала, когда связывалась со студентом?
– Теть Тань! – опасливо взглянула на закрытую дверь с табличкой, информирующей о ФИО декана.
– Напиши фамилию и группу, – протягивает исписанный короткими заметками тетрадный лист. – Но я ничего не обещаю. Тебе адрес или телефон?
– Вообще любую информацию. Большое спасибо, Теть Танечка. Спасибо!
– Иди, – отмахивается она смущенно. – Шоколадку забери! – кричит мне в спину.
– Это вам.
Сегодняшний день ничем не отличается от предыдущих, я принуждаю себя работать, вчитываться в текст и выписывать информацию для следующих занятий в перерывах между парами, отчаянно ждать, когда коллеги разойдутся по аудиториям и оставят меня одну.
Татьяна Григорьевна перехватывает меня на выходе из университета, вкладывает в ладонь свернутый вдвое листок для записей.
– Держи.
– Спасибо, – выпаливаю я, разворачиваю и пробегаюсь глазами по строкам. Ярко вспыхнувшая радость моментально гаснет, оставляя после себя невыносимую горечь. – А больше никакой информации нет? Совсем? – На бумаге телефонный номер и домашний адрес Ника
– Нет, Алин. Совершеннолетний, после перевода. Информация о родителях не указана.
– Спасибо, – я благодарю на автомате.
Меня моментально стягивает незримыми нитями боли, заставляя вжимать голову и сутулиться. Словно издеваясь, небо щедро делится крупными ледяными каплями дождя, впивающимися лицо, шею, кисти рук, проникающие под одежду, скручивающую тело неприятной дрожью. Возвращаясь в квартиру Ника, я храню крохотную надежду, что еще во дворе дома узнаю внедорожник, торопливо поднимусь, и меня стиснут в горячих объятиях, погружая в табачно-вишневый дурман.
Пятый день моего одиночества. Абсолютного. Моя жизнь свелась к одному – ждать. Периодически выглядывать в окно квартиры, в очередной раз отмечая пустующее место на автостоянке; присматриваться к силуэтам мужских фигур, желая узнать один единственный, нужный больше воздуха; стискивать в руках телефон в ожидании звонка, до боли в ладони и ломоте в пальцах. Я не могу так больше. Мои эмоции на пределе, тронь, и они найдут выход в криках и слезах; мой организм на пределе, он требует пищи и сна, но при этом не позволяет провалиться в забытье и не усваивает ничего, кроме воды. Легкое головокружение и звон в ушах преследуют третьи сутки. Теперь они мои спутники, мои лучшие друзья, мои соседи двадцать четыре часа в сутки.
Имею ли я права тут находиться? Я осматриваю квартиру, оставляя на светлом ламинате следы грязи. Кажется, больше нет. Не имею права и не могу. С каждым днем возвращаться сюда становится невыносимей. Я собираю вещи, выношу мусор, мою посуду и расставляю ее по местам, словно меня здесь никогда и не было.
* * *
Тишина, затхлый воздух, невыносимый холод встречают с распростертыми объятиями свою хозяйку. Если позвонить близняшкам, своим появлением они вдохнут жизнь в помещение, но не в меня.
Если меня спросят, чем я занималась на выходных,