Я просто стояла, зажимая нос и ухмыляясь.
Мы с Серелом владели таким незрелым юмором не меньше, чем мастерством. И я не знала до этого момента, как сильно я скучала по нему. Шучу — даже неумело.
Губы Макса дернулись. Сначала левая сторона, потом правая. А потом вдруг разразился диким, безудержным смехом. Тут я поняла, что никогда раньше не слышала, как он смеется, по крайней мере, таким образом, чтобы это не было язвительным смешком или саркастической насмешкой.
Я могла бы, призналась я себе, привыкнуть к этому.
— Извини, — сказала я, не подразумевая этого. — Я не могла сопротивляться.
Он покачал головой, смех медленно стих.
— Не знаю, что меня больше впечатляет. Что ты пошутила или что это подобает пятилетнему ребенку. Теперь, когда это вне твоей системы, ты позволишь мне сосредоточиться?
Его последние смешки исчезли, когда между его бровями образовалась линия концентрации. Пузыри поднялись еще сильнее.
Вдруг с поверхности воды вырвался пар, на время ослепив меня теплой серостью. Медленно облако рассеялось, и мне понадобилось мгновение, чтобы понять, на что я смотрю: массивную змею, вырезанную из облачного тумана. Она поднималась, поднималась и поднималась, и я вытянула шею, следя за ее призрачным лицом, завороженная.
А затем она бросилась на меня, кружась вокруг моего тела во влажном, теплом тепле, прежде чем взлететь в небо. Она была почти окутана облаками, когда, наконец, рассеялась — и тут я не могла не улыбнуться — сотнями и сотнями маленьких бабочек. Должно быть, ее было видно за много миль.
Когда я снова посмотрела на Макса, его кожа блестела от пота. Он окунул голову под воду и вынырнул, отбрасывая волосы с лица.
— И это все? — сказала я небрежно. — Очень… эффектно.
Ладно. Я была впечатлена.
— Сегодня ты бросаешь в меня всевозможные слова. — Он выглядел довольным собой, хотя и пытался это скрыть. — Не помню, чтобы я говорил, что ты можешь остановиться.
Я управляла бабочкой с настолько искусно сделанными крыльями, что они были полупрозрачными, и улыбалась сам себе.
— Хорошо, — сказал Макс, одобрительно кивнув. Затем его голос стал немного серьезнее, когда он сказал: — Тебе сегодня лучше?
Мне удалось достаточно отвлечься, чтобы забыть о вчерашних событиях хотя бы на несколько минут. При мысли об этом у меня загорелись щеки от смущения.
— Да.
— Тебе пришлось нелегко.
Это был не вопрос. И — конечно, не был. Должно быть, было очевидно, насколько меня переполняли эмоции. Утопили меня.
— Вчера я очень переживала, — тихо сказала я. — Мысли толпы. Лорда. Королевы. Очень много.
Даже это маленькое признание уязвимости чуть не прилипло к моему языку.
Но лицо Макса смягчилось, и его голос был на удивление нежным, когда он спросил:
— Ты часто сталкиваешься с большими скоплениями людей?
Я вспомнила тот день, когда впервые увидела Серела, когда я задыхалась от эмоций рабов в той яме. Пытка. Абсолютная пытка.
— Иногда, — призналась я.
— Это обычная проблема для Вальтейна, — сказал он. — Есть еще одна причина, по которой я привел тебя сюда. Сначала я не был уверен, как я собираюсь помочь тебе в этом. В конце концов, это совершенно незнакомо мне. — Его пальцы скользили по поверхности, выпуская крошечные волны. — Но как Вальтейн, ты чувствительна к тому, что разум других людей выпускает в мир. Все эти… волны.
Когда я увидела, как его руки скользят по поверхности пруда, пришло осознание.
— Как вода.
— Верно. — Он одарил меня слабой улыбкой. — Природа или степень, в которой отдельные Вальтейны чувствуют и интерпретируют их, очень разные, и я уверен, что ты хорошо это знаешь, но мы знаем, как ты их чувствуешь.
— Эмоции, — сказала я.
— В целом мягко, если говорить об умственных способностях Вальтейна. А когда их всего несколько, то не о чем беспокоиться. — Словно демонстрируя, он окунул кончики пальцев в воду, оставляя тонкие круги на ее поверхности. — Но когда ты смотришь на большую толпу…
Я подняла руки и опустила их с сильным всплеском, забрызгав себя и Макса водой.
Он вздрогнул.
— Точно. — Он указал на поверхность, теперь содрогающуюся от сотен неразличимых волн.
Верно. Это было просто слишком, все эти волны чувств столкнулись вместе, пока мой разум не стал таким же разрушенным, как эта вода. И это было почти именно то, на что это было похоже: как будто все, что когда-то было четким и гладким, очерченным волнами и кругами, стало запутанной массой движения.
— В Ара это универсальный и необходимый навык, чтобы научиться максимально экранировать собственные мысли, — сказал Макс. — Вокруг много Вальтейнов, и никто, Владелец или нет, не хочет, чтобы они копались в их мыслях. Я всегда думал об этом, как о возведении стены… или, если мы хотим продолжить эту метафору, плотины.
Он указал на другой конец пруда, где старая каменная преграда тянулась к центру и рушилась. Возможно, когда-то он создал какой-то резервуар, хотя, судя по всему, те времена давно прошли.
Я вспомнила тот случай, когда я пыталась хотя бы коснуться мыслей Макса. Что бы он ни делал, это работало.
— Но, — продолжил он, — тебе, вероятно, потребуется что-то более… сложное. Тебе нужно отсеивать то, что входит, и то, что уходит.
Старое воспоминание шепнуло мне в голову — мы с матерью стоим на коленях у мутного ручья, жажда сжимает мне горло. Она держала в руках полоску тонкой нежной ткани, и мы вместе пропускали через нее воду, пока она не стала чистой.
— Как ткань для фильтрации, — пробормотала я.
Маленькая улыбка.
— Как ткань для фильтрации.
Я закрыла глаза и представила это — представила, как натягиваю фильтр на свои мысли и воздвигаю барьер между собой и миром. Слабое эхо присутствия Макса стало еще слабее, как и гудение птиц и рыб. В моей собственной голове стало спокойнее.
Я подняла его и почувствовала, как эти крошечные осознания возвращаются к жизни. Снова опустила.
Я почувствовала, как улыбка начала растягиваться по моим губам.
— На освоение потребуется