— А я, быть может, не хочу подыхать! С чего я должен верить этой не пойми кому — то ль степнячке, то ль бандитке, то ль воровке — хрен разберешь? У ней же на морде написано, что обжулит, в могилу вгонит, а потом еще и сверху спляшет. Будь моя воля, не стал бы с ней якшаться, а уж тем паче дело иметь.
— На то ты и не командир, — подытожил Амкут. — Если бы всякому паршивому дезертиру давали за всех решать, то Мар Занн Аши, будь он неладен, уже давно бы под себя весь Итантард подмял.
Вихат, видимо, не усвоил в детстве уроков о правде и обиде, потому ненависть к арбалетчику вспыхнула в нем с новой силой. Вихат действительно был дезертиром — в одну из недавних войн с Заретардом он и Кордо сбежали перед атакой, которая, с какой стороны ни глянь, была дуростью и самоубийством. Естественно, ту битву беретрайцы проиграли, и присутствие двоих рубак не спасло бы дела, но Вихат до сих пор не знал, насколько правильно он поступил. Вернее, он даже был уверен, что поступил в крайней степени неправильно, однако мысль о том, что он все еще жив, сильно притупляла чувство вины.
Несмотря на все за и против, он до сих пор сильно обижался, когда его кто-нибудь называл дезертиром. Вдвойне обиднее было от того, что его во всеуслышание так назвал ненавистный арбалетчик. Потому, не долго думая, Вихат набросился на него и, сбив с ног, принялся бить по чем зря.
Эта выходка окончательно вывела из себя Энимора, который и так был не в духе. Вскочив, он стремительно пересек поляну и, дернув Вихата за шиворот, оттащил его от Амкута. Дождавшись, когда беретрайец выпрямится, Энимор зажал его горло между своим плечом и предплечьем. Глаза Вихата округлились от неожиданности и страха.
— Пусти, — прохрипел он. — Пусти, задушишь!
— Задушу, — шипел ему на ухо командир, медленно сгибая руку в локте. — Задушу гада. Надоел ты мне. Сколько раз предупреждал тебя? Сколько раз обещал повесить за драки и прочие выкрутасы? Жаль только веревку искать долго, придется голыми руками…
Вихат цеплялся пальцами за руку Энимора, пытаясь отстранить ее от горла, но командир держал его мертвой хваткой, и грязные ногти только беспомощно скребли по иссеченному железному наручу. Вихату стало нечем дышать, в глазах потемнело, в мозгу проносились неясные мысли. Ослабевшие руки теперь хаотично дергались, ноги скользили по земле, взъерошивая прошлогодние листья, из груди вырывались слабые хрипы.
Остальные бойцы безмолвно смотрели на расправу. Для них Энимор сейчас походил на удава, изображающего гипнотический танец колец. Только когда Вихат уже почти совсем обмяк в руках командира, спохватился Гестага и, подбежав к Энимору, толкнул его в спину, заставив ослабить хватку и выпустить несчастного.
— Сдурел ты что ли? — шепотом произнес Гестага. — Разве первый раз этот дурень такие штуки выкидывает? Если ты так со всеми будешь, то за неделю всех передушишь, как лиса в курятнике. Мы и так одного бойца потеряли, нам только второго мертвяка недостает.
Энимор знал, что Гестага прав. Он смотрел на Вихата, который хрипел и корчился на земле, пытаясь восстановить дыхание, на Кордо, который с перепугу так тряс своего товарища, пытаясь выяснить жив тот или нет, что только мешал ему прийти в себя, на Амкута, который решил придерживаться нейтралитета и лишь наблюдать за всем со стороны.
— Завтра в полдень мы будем ждать их у пещеры, — мрачно сказал Энимор. — Разговор окончен.
Первым, что увидел Анвил Понн Месгер, открыв глаза, был большой серый волкодав, внимательно наблюдавший за ним. Не поняв, что происходит, сыщик снова зажмурился и попытался вспомнить последние события. «Лес, охотники за головами, лесник, Поедательница… ох. Эта страхолюдина еще. Может быть это тоже был кошмар?» — с надеждой подумал он. Однако его чаяниям не дано было сбыться — в следующую секунду он почувствовал, что его руки стянуты за спиной в районе локтей и, судя по ощущениям, стянуты уже давно.
Он открыл глаза снова. Собака никуда не делась — она все так же пристально смотрела на него, вывалив большой розовый язык. Осторожно, стараясь не привлекать внимания волкодава, Анвил повел глазами, пытаясь осмотреться. К своему удивлению, он находился в доме лесника, из которого его вчера выгнали, но хозяина нигде рядом не было. Судя по свету за окном, было уже утро, и Анвил решил, что невежливо так злоупотреблять гостеприимством незнакомого человека и пора бы отсюда убираться.
Помня о больших, острых и многочисленных зубах пса, сыщик острожно пошевелился, следя за реакцией волкодава. Реакции не последовало, и он пошевелился еще раз, уже смелее, и при этом чувствовал себя невероятно глупо — он был уверен, что собака видит все, что он делает, но смотрит на него как будто со снисхождением. Последний раз у него было такое чувство, когда он врал своей бывшей возлюбленной, и при этом она знала, что он врет, а он знал, что она знает.
Задумавшись, Анвил не рассчитал усилий и от неаккуратного движения упал со скамьи. Полет был недолгим, но запоминающимся, а падение — весьма болезненным. Коснувшись пола, он замер в ожидании того, что пес кинется на него, однако тот только залаял, и вскоре дверь отворилась и в комнату вошел сам лесник.
— Ну что, очухался? — спросил он Анвила, и не думая помочь ему встать или хотя бы принять более удобную для разговора позу. — Видал я в гробу таких гостей, как ты, вот что. Одни неприятности мне от тебя — сначала что-то умыкнуть пытался, потом это чудище на голову свалилось…
— Да не пытался я ничего стащить, добрый человек! Клянусь тебе Алсидриандом, Кестиандом и…
— Ну, может и не пытался, может я вчера и погорячился маленько.
— А что вчера случилось? И почему у меня руки связаны?
— Руки… ну дык это для безопасности. А то, понимаешь, ходят тут всякие, а потом ведра и котелки пропадают.
— Но я не вор! — в отчаянии воскликнул Анвил, не представляя, как он сможет это доказать, если понадобится.
— Ладно тебе, не верещи, как порося недорезанное, — пробурчал лесник, снимая веревки с рук сыщика.
Наконец-то Анвилу удалось подняться — руки затекли и в ближайшие минуты были непригодны к использованию, и это время он решил потратить с пользой.
— Вчера страхолюдина была… что с ней стало?
— Может была. А может и не было, — как-то туманно проговорил лесник.
— Что значит не было? Я же собственными, вот этими вот глазами видел ее — страшная, как черт болотный, и глазищи такие, и ручищи, как у столетней старухи…
— Не знаю что ты там видел, а я ничего не видал. Пес залаял — слышал, вышел на улицу — вижу, кто-то побежал, а ты без сознания на пороге у меня лежишь. Не бросать же тебя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});