Читать интересную книгу Практические занятия по русской литературе XIX века - Войтоловская Львовна

Отношение Пушкина к Пугачеву было противоречивым и сложным. Но он всегда с глубочайшим интересом относился к этой незаурядной личности, выходцу из народа и борцу за него. Сказать от своего имени обо всем, что думал Пушкин о Пугачеве, было по тому времени невозможно. Пушкин не мог поделиться с читателями своими размышлениями о вожде крестьянского восстания. Нельзя было высказать эти мысли и от имени рассказчика— преданного долгу присяги офицера екатерининского времени. И Пушкин сказал об этом описаниями действий самого Пугачева, богатым своеобразным языком героя и портретными зарисовками Пугачева, особенно последними, так как каждая портретная деталь, сделанная рукой Пушкина, заставляла читателя пристально вглядываться в душевное богатство этой личности.

Прежде чем приступить к анализу портрета Пугачева в «Истории Пугачева» и «Капитанской дочке» Пушкина, выдвинем ряд общих вопросов, связанных с этими произведениями. В небольшом вступлении преподаватель будет опираться на ряд работ советских исследователей, в частности Н. Н. Петруниной[205]. Конспективное изложение этой работы послужит студентам введением в общую проблематику темы.

Интерес Пушкина к пугачевскому восстанию возник в связи с исторической ситуацией начала 1830–х годов: волной крестьянских «холерных бунтов» и восстаниями военных поселений в Новгороде и Старой Руссе. Пушкин «воспринимал «Историю Пугачева» не как труд чисто исторический, но видел в ней своеобразную «записку» по крестьянскому вопросу, адресованную правительству и общественному мнению» (см. «Замечания о бунте»)[206].

Студенты знают, что Пушкин работал над пугачевской темой в двух направлениях: создавал художественное полотно — повесть из жизни людей той эпохи — и историческое сочинение, основанное на архивных источниках. В аудитории выясняется, что началом работы над темой явилась работа над повестью, замысел которой претерпел ряд изменений. Сначала в центре ее стояла фигура дворянина–пугачевца — Шванвича — лица, действительно существовавшего, офицера, перешедшего на службу к Пугачеву. В бумагах Пушкина замысел о Шванвиче сохранился в виде коротких планов, один из которых — «Шванвич за буйство сослан в гарнизон» — датирован 31 января 1833 г. К этому моменту относится начало работы над «Капитанской дочкой».

Н. Н. Петрунина связывает начало работы над новым художественным произведением не с этим, а с двумя другими замыслами плана, первый из которых, условно названный «Кулачный бой», относится к 1832 г., не позднее августа, когда поэт заинтересовался 'темой будущего «Дубровского». Другой отрывок плана — «Крестьянский бунт» написан несколько позже, но тоже до начала работы над «Дубровским». Причем многое, что предполагалось развить в этих отрывках плана, нашло свое осуществление в «Дубровском». К работе над третьим отрывком (датированным 31 января 1833 г.) Пушкин действительно приступил после перерыва в работе над «Дубровским». Замысел произведения, посвященного пугачевской теме, потребовал обращения поэта к историческим источникам. Через военного министра А, И. Чернышева Пушкин получил из Военной коллегии первую часть документов, относящуюся к началу крестьянского восстания. Его заинтересовал материал о взятии крепости Ильинской и эпизод пленения капитана Башарина. Этот момент и лег в основу нового (четвертого) плана пушкинских замыслов. Капитану Башарину, человеку, реально существовавшему, как и Шванвичу, грозила казнь, но за него стали просить солдаты, и Пугачев помиловал его. И в башарннском плане, как и в «Капитанской дочке», Пугачев вершит судьбу героя. Все четыре первоначальных плана художественного произведения сделаны до начала работы над «Историей Пугачева», за которую Пушкин принялся в феврале 1833 г.

22 мая первая черновая редакция исторического труда Пушкина, написанная еще кое–где конспективно, была закончена.

Отвечая Николаю I о целях его путешествия в Оренбург и и Казань, Пушкин писал в III Отделение: «Может быть, государю угодно знать, какую именно книгу хочу я дописать в деревне: это роман, коего большая часть действия происходит в Оренбурге и Казани, и вот почему хотелось бы мне посетить обе сии губернии» (15; 70). Известно, что эта поездка имела огромное значение и для исторического труда Пушкина. Возвратившись из путешествия 1 октября в Болдино, он начал перерабатывать рукопись «Истории Пугачева», созданную в Петербурге. За месяц работы он создал новую (болдинскую) редакцию своей «Истории». Н. Н. Петрунина рассматривает петербургскую рукопись как подготовительный текст, на основании которого Пушкин мог приступить к выработке своей исторической концепции. Затем он систематизировал факты и набросал очерк исторических событий, вплоть до казни Пугачева. После этого Пушкин тщательно проверил фактический ход событий документальными материалами. В результате этой работы «История Пугачева» приобрела характер завершенного исторического сочинения. Преподаватель должен привлечь внимание студентов к вопросу о том, как могло получиться, что в «Истории Пугачева» были опубликованы такие ценнейшие исторические свидетельства, о публикации которых нельзя было даже мечтать и до «Истории Пугачева» и целые десятилетия после ее появления. Следует рассказать студентам, что Николай I — высочайший цензор «Истории Пугачева» — читал ее в два приема. Он дал разрешение на публикацию «Истории пугачевского бунта» после прочтения первых пяти глав. К моменту прохождения через царскую цензуру Пушкин еще не написал ни примечаний, ни приложений, т. е. всех тех документальных свидетельств, которые составляют весь том «Материалов» (9; 2), т. е. трех четвертей всей «Истории». Все эти части рукописи Пушкина миновали предварительную цензуру и сразу пошли в печать. Случай поразительный. Произошло это потому, что Николай I, встречаясь с Пушкиным, давал ему разрешение печатать документальные материалы в «Истории», не прочитав их предварительно. М. Н. Покровский считал, что Николай I разрешил публикацию «Истории Пугачева» (которая вышла в свет под заглавием «История пугачевского бунта») потому, что считал необходимым в это время напомнить дворянству об уроках пугачевщины[207].

Как видим, началом работы Пушкина над пугачевской темой был художественный замысел, который требовал от писателя глубокого исторического изучения. Именно это дало Пушкину возможность создать подлинно реалистическое произведение, в котором вымышленное повествование органически срослось с исторической действительностью.

К созданию повести Пушкин вернулся в конце октября 1834 г.

В это время возник новый замысел ее с новым героем Валуевым, который в сущности уже мало чем отличается от Гринева (8, ч. 2; 930). Исследователи относят этот план к 1834— 1835 гг. «Капитанская дочка» создавалась в 1835 и в первой половине 1836 г.

Учитывая всю сложность работы Пушкина в цензурных тисках и постоянно довлеющую над ним автоцензуру, исследователи (В. Б. Шкловский, Н. Л. Степанов, Я. Л. Левкович, Н. Н. Петрунина) тем не менее не склонны объяснять эволюцию творческого замысла Пушкина только цензурно–тактическими соображениями. Они считают это следствием процесса творческого развития самого Пушкина. Эволюцию творческого замысла «Капитанской дочки» Н. Н. Петрунина видит в том, что «от логики факта Пушкин перешел к логике художественного обобщения»[208]. Пушкин этой поры видел достоверность и достоинство исторического романа не в точном совпадении в нем исторических фактов с художественным вымыслом, а в извлечении художником из документа и факта обобщающего значения и создания типической характеристики времени и его героев. Внимание Пушкина в это время привлекали судьбы обыкновенных людей прошедшей исторической эпохи, которым приходилось на свой страх и риск, исходя из собственных представлений о чести и долге, решать труднейшие жизненные вопросы. Так понимал Пушкин задачу создателя исторического романа или повести. Именно за это ценил он и Вальтера Скотта, привлекательность героев которого Пушкин видел в том, что они «держатся просто в обычных жизненных обстоятельствах, в их речах нет ничего искусственного, театрального, даже в торжественных обстоятельствах, ибо подобные обстоятельства им привычны» (12; 195). В «Капитанской дочке» Пушкин, по выражению Гоголя, «поведал простую, безыскусственную повесть прямо русской жизни». Гоголь оценил «Капитанскую дочку» как «решительно лучшее русское произведение в повествовательном роде. Сравнительно с «Капитанской дочкой» все наши романы и повести кажутся приторной размазней. Чистота и безыскусственность взошли в ней на такую высокую степень, что сама действительность кажется перед нею искусственной и карикатурной. В первый раз выступили истинно русские характеры: простой комендант крепости, капитанша, поручик; сама крепость с единственной пушкой, бестолковщина времени и простое величие простых людей, все — не только самая правда, но еще как бы лучше ее» (VIII, 384).